Особенно,... 
54 
Она не была столь терпелива и начала стонать почти сразу, потому что губы Клайва зажгли в ее теле слишком сильный пожар. Каждое прикосновение приносило боль и блаженство, каждая клетка ее тела молила о близости, и девушка изгибалась в руках своего любовника, то прячась от его улыбающихся губ, то раскрываясь навстречу его ласкам, подобно цветку…
Голубой шелк скользнул на пол, рассыпались золотые локоны по подушке — и дрожащая, всхлипывающая от счастья Хелен вцепилась руками в спинку кровати, выгнувшись и запрокинув голову. Клайв всегда был умелым любовником. Казалось, сотни раз он приводил ее на самый пик наслаждения, но в самое последнее мгновение отпускал, успокаивал, остужал, и сладкая мука начиналась заново.
Хелен умирала и возрождалась в его руках, шептала — или кричала? — его имя, позабыв свое. Она жадно впитывала его ласки, отвечая на них инстинктивно, яростно, страстно. Она так соскучилась по нему. Она так его хотела… Она любила и была любима.
О любви говорили их тела, пальцы, губы… Ночь звенела любовью.
Лунное кружево не выдержало жара и вскипело ослепительной пеной. Только огненный вихрь перед глазами, только рев кипящей крови в ушах, да дыхание, такое частое, что можно задохнуться, умереть, улететь…
…и лететь над землей, забираясь все выше и выше, видеть радугу звезд и серебряные облака в хрустальном небе, слышать пение птиц, которым нет названия, и удивиться однажды, расслышав собственное имя в пролетающем ветре…
Не было лжи, разлуки и тоски. Не было их, понимаете?
Была только радость дарить и принимать в дар, брать полной рукой и отдавать сполна, умирать, смеясь, и смеяться, умирая, потому что умираешь только от любви.
И была вспышка под стиснутыми веками, момент истины, которую невозможно назвать словами, бесконечный миг взлета, неведомо когда ставшего падением…
…и тихая томная тьма затопила их, подхватила их, понесла и бережно выбросила на мягкий песок у подножия вечности.
Через тысячу лет — или через полчаса? — они проснулись ненадолго. Лишь для того, чтобы снова любить друг друга. Теперь — медленно, осторожно, не спеша и не изматывая друг друга, и снова достигли пика блаженства одновременно, и он длился дольше и ярче предыдущего. А потом заснули по-настоящему, и во сне им снилось, что они снова любили друг друга, а потом заснули, и им приснился сон, как они любили друг друга и заснули, и им приснился сон, что они опять любили друг друга…
А когда уставшая ночь убралась подальше от всего этого безобразия, на Лондон с воробьиными воплями обрушился рассвет, и Клайв поцеловал Хелен. Сначала нежно, едва касаясь трепещущих коралловых губ, припухших и искусанных ночью. Потом — все яростнее и сильнее, настойчиво и неудержимо, словно желая выпить ее дыхание…
Она ответила, сперва сонно, а потом радостно и страстно, выгнувшись в его руках, с восторгом отдаваясь его ласкам, снова желая только одного — раствориться в нем, слиться с ним воедино, стать его частью, разделить его дыхание, отдать всю себя и забрать всего его…
Хелен обвила его за шею руками, зажмурилась, откинула голову назад и отдалась его безудержным ласкам. Постепенно их тела стали двигаться в едином ритме, потом она почувствовала, что он ласкает ее рукой, настойчиво, жадно, готовя ее к чему-то еще более сладостному.
И снова было счастливое изумление обладания друг другом, и безбрежное море счастья, которое, оказывается, всегда жило в душе Хелен, но только Клайву было дано выплеснуть это море из берегов, и было ощущение того, что теперь, наконец, она обрела саму себя, стала собой, и больше не будет одиноких ночей и угрюмых одинаковых дней, а будет вечное ощущение полета над бездной, сладкого и захватывающего, успокаивающего и прекрасного.
Их закрутило в бесконечной и беспечальной солнечной тьме, и звезды рождались у них на глазах, на глазах у них гасли, только им не было до этого ни малейшего дела, их громадным маятником любви и желания возносило на невидимую высоту, туда, где нет воздуха, потому что нечем дышать, но нельзя задохнуться, разве только от счастья, а потом они достигли вершины и рухнули с нее вниз, свободные, как птицы, нет, не птицы, а ангелы, такие же ангелы, как и те, что поют им эту прекрасную и грозную песню любви, любви бесконечной и вечной, любви прекрасной и страшной, любви единственной и разнообразной, любви, с которой все началось в этом лучшем из миров и которой все наверняка закончится, когда придет срок…
Месяц спустя, когда почки на деревьях стали полноценными листочками, а кошки миссис Клоттер предались безудержному разврату, их достойная хозяйка стояла возле дома Стоунов и задумчиво разглядывала замок на калитке.
Нам больно об этом говорить, но в своем нетерпении узнать хоть что-то о Хелен Стоун миссис Клоттер дошла до последней границы, которую только может переступить англичанин. Она всерьез подумывала пролезть сквозь живую изгородь на участок Хелен и заглянуть в окна дома.
В этот самый момент заурчал мотор, и миссис Клоттер едва успела отскочить от калитки, как на улицу въехал джип, затормозил у дома Стоунов, и тут стало видно, что за рулем сидит ослепительной красоты блондинка, по виду — чистая Хелен Стоун, а рядом с ней… В то же мгновение сидевший рядом с Хелен высокий и смуглый мужчина выпрыгнул из джипа и кинулся к оторопевшей миссис Клоттер с воплем:
— Несравненнейшая из Клоттеров! Украшение и гордость Эшендена! Я же обещал, что мы вернемся, — и вот оно, торжество встречи! Я торопил эту черствую девчонку, но она отвечала: миссис Клоттер сильна духом. Она — дождется.
Миссис Клоттер, ослабев, привалилась к забору и слабым голосом спросила у Хелен:
— Кто это?..
Хелен Стоун улыбнулась и посмотрела на смеющегося мужчину. А потом ответила с нежной гордостью:
— Это — мой муж Клайв Финли. Мы вернулись домой.
КОНЕЦ
54 
