41 
Эдди Кэссин протолкался к выходу и вышел на свежий воздух. Чувствуя усталость, он прислонился к капоту своего джипа. Опера доставила ему истинное удовольствие. Он смотрел, как расходятся зрители, и увидел женщину, которую только что закололи на сцене кинжалом. Он заметил, что у нее простое и, как у большинства немок, крупно очерченное лицо. Она была в черном свободного покроя пальто, чуть полновата, словно пятидесятилетняя хозяюшка. Он подождал, пока она скроется из виду, залез в джип и поехал через мост в Альтштадт, старый Бремен. Как всегда, руины, появлявшиеся в снопе света его фар, словно приветствовали его и пробуждали в его душе чувство родства. Вместе с этим чувством возникло воспоминание о только что виденном спектакле, ощущение, насколько же окружающий мир напоминает – с тем же элементом комичности – тот придуманный мирок, который возник на подмостках сцены. Но теперь, когда чары музыки рассеялись, он устыдился тех легких слез, которые пролил, слез по поводу простой и незамысловатой трагедии, как детская сказка про безвинных и несчастных животных, встретивших свой печальный конец, и собственные слезы показались ему слезами ребенка, причину которых ему не было суждено постичь.
Офицерский клуб был одним из самых роскошных частных домов в Бремене. Лужайку перед домом превратили в автостоянку для армейских джипов и легковых автомобилей высших чинов.
В саду позади дома выращивались цветы для жен офицеров оккупационного гарнизона.
Когда Эдди появился в клубе, эстрада была еще пуста, но вокруг нее в несколько рядов толпились офицеры – кто сидел на полу, кто стоял. Те, кто оставался у стойки бара, встали на стулья, чтобы видеть происходящее поверх голов собравшихся у сцены.
Кто– то проскользнул мимо Эдди по направлению к эстраде. Это была девушка -абсолютно нагая, в одних только серебристых балетных тапочках. Волосы у нее в паху были выбриты в виде крохотного перевернутого треугольника, темневшего на ее бледном теле словно щит. Ей как-то удалось взъерошить волосы, которые смахивали на кустик. Танцевала она плохо, подбегая довольно близко к сидящим в первом ряду, едва ли не тычась треугольником волос в их лица, так что самые молодые офицерики невольно вздрагивали и отдергивали свои коротко стриженные головы. Она, видя, как они от нее отворачиваются, смеялась и убегала, когда офицеры постарше шутливо делали вид, что хотят ее схватить. Это было совсем не сексуальное, не возбуждавшее зрителей представление. Кто-то бросил на эстраду расческу, и девица продолжала танцевать, теперь загарцевав, как лошадь, имитируя галоп. Офицеры начали откалывать шуточки, которые она не понимала, и из-за испытываемого унижения ее движения стали более скованными и смешными, и все уже смеялись, бросали ей под ноги расчески, носовые платки, ножички, оливки, печенье. Кто-то из офицеров заорал: «Прикройся!» – и все стали без конца повторять это слово. Офицер – работник клуба – вышел на сцену, держа в руках исполинские ножницы, и многозначительно защелкал ими в воздухе. Девушка убежала мимо Эдди в раздевалку. Эдди пошел к бару. В дальнем конце стойки он увидел Моску и Вольфа и подошел к ним.
– Только не говорите, что Лео не пришел на шоу, – сказал Эдди. – Уолтер, ты же обещал мне, что обязательно приведешь его.
– Черт возьми, – ответил Моска, – он уже запал на какую-то танцовщицу. Он где-то здесь.
Эдди ухмыльнулся и повернулся к Вольфу.
– Ну что, нашел золотую жилу? – Он знал, что Моска и Вольф по ночам отправляются промышлять на черный рынок.
– Нелегкое это дело! Пока полная невезуха, – сказал Вольф, покачав своим мертвенно-бледным лицом, на котором застыло страдальческое выражение.
– Кончай вешать мне лапшу на уши, – сказал Эдди. – Я слышал, твоя фройляйн носит брильянтовые брошки на пижаме.
Вольф рассвирепел:
– А где, интересно, она достала пижаму?
Все засмеялись.
Подошел официант, и Эдди заказал двойное виски.
Вольф кивнул в сторону эстрады и сказал:
– Мы-то думали, ты сегодня будешь сидеть в первом ряду.
– Ну нет, – ответил Эдди. – Я слишком культурный. Я был в опере. Бабы там куда пикантнее.
Из соседнего зала высыпали офицеры – там кончилось представление. У бара стало тесно.
Моска встал и предложил:
– Давайте пойдем поиграем немного.
Игорный стол плотно обступили офицеры. Стол представлял собой грубую, наспех сколоченную конструкцию с четырьмя некрашеными брусками вместо ножек, на которую было накинуто зеленое покрывало. Боковые доски в фут высотой образовывали прямоугольное поле.
41 
