Особенно,... 
51 
Изабелла вдруг очень ярко представила себе Мака, одного, в его студии на верхнем этаже дома на Маунт-стрит, сердито разбрасывающего по комнате холсты, когда у него ничего не получалось. Осознание собственного бессилия наверняка разбило его сердце.
— Ты никогда мне не рассказывал.
— Что я должен был рассказать тебе? — рассмеялся Мак. — Что я конченый человек? Даже когда я освоился в роли трезвого человека, я не смог написать ни одной тени, которая не была бы грязной, провести ни одной линии, которая была бы точной. — Мак перевел дыхание. — Потом я написал эти три картины…
Изабелла была потрясена его откровенностью.
Когда она только вошла в комнату, картины были спрятаны в огромном узле, который, она видела, Беллами притащил в ее лондонский дом после пожара в доме Мака. Тогда она не обратила на это внимания, а сегодня, когда они приехали в Килморган, ей стало любопытно, над чем работал Мак. Она нашла Беллами, который распаковывал вещи, и поторопила его, чтобы он достал эти полотна.
Беллами, должно быть, не знал, что на них изображено, потому что, когда они появились на свет, он покраснел, пробормотал что-то и выскочил за дверь.
Сначала Изабелла рассердилась. Зачем это Мак писал ее, не сказав ей самой об этом? Это было похоже на то, как если бы он подсмотрел за ней в замочную скважину и изобразил на холсте то, что увидел.
Потом ее поразило, насколько удивительны эти картины. Талант Мака был виден в каждом мазке, в каждой детали. Королевская академия никогда не признавала работы Мака, заявляя, что его картины низкопробные и скандальные, но, по мнению Изабеллы, эта академия могла катиться к черту со своим признанием.
— Так ты поэтому сказал, что откажешься от пари? — нарушила молчание Изабелла. — Не потому, что не смог создать эротическую картину, а потому, что не мог писать вообще?
— Ты видела. — Мак посмотрел в глаза Изабелле. — Я лучше откажусь и позволю им посмеяться над собой, чем покажу эти картины.
— Ты не станешь отказываться, — заявила Изабелла. — И выиграешь это проклятое пари. Если ты можешь писать только меня, значит, ты будешь писать меня.
— Черта с два! — От ярости у Мака даже шея покраснела. — Я сказал, что не позволю моим так называемым друзьям смотреть на твое обнаженное тело. Оно предназначено только для моих глаз.
— Но ты же можешь, например, изменить цвет волос. Или нанять Молли, когда вернешься в Лондон, и изобразить ее голову вместо моей. Мне все равно.
— Писать на заказ? Выбирать тела и головы, чтобы угодить зрителю? Боже упаси!
— Ради Бога, Мак, это же не для выставки в Париже. С помощью этих картин ты должен выиграть пари с несколькими отвратительными людьми в твоем клубе. Покажи им картины, а потом уничтожь их, если хочешь. Я не позволю, чтобы тебя осмеяли какие-то бездарные светские снобы, которым нечем заняться, кроме как придумывать способы посмеяться над другими.
Мак улыбнулся, и в его улыбке появился намек на прежнее озорство.
— Вот это да! Ты защищаешь своего пропащего мужа.
— Если я смогу помочь тебе захлопнуть язвительные рты Данстана и Мэннинга, я сделаю это.
— Говорю тебе, мне совершенно безразлично, что обо мне думают эти ребята.
— Я знаю, что тебе-то это безразлично, а вот мне невыносима мысль о том, что они станут смеяться над тобой, говорить, что ты слабый и безвольный и… бесталанный.
Мак разразился хохотом. Все еще продолжая смеяться, он положил руки на плечи Изабеллы.
— Если ты хочешь поступить так, любовь моя, я не буду с тобой спорить. Я же не сошел с ума, чтобы спорить. Только позволь мне самому решать, хочу ли я выиграть это чертово пари.
Когда он был вот таким прежним Маком, обаятельным, улыбающимся и дерзким, Изабелле хотелось всю свою жизнь быть с ним рядом и никогда не думать о чем-то другом. Даже понимание того, что жизнь с Маком никогда не была легкой, меркло перед его улыбкой. Она любила его тогда и любила его сейчас. И никогда не переставала любить. Но выбор — выбор был ужасно трудным.
— Ну и ладно. — Изабелла чувствовала, что ее голос звучит слишком уступчиво, потому что Мак как-то подозрительно прищурился. — В конце концов, это твое пари, делай как знаешь. — Она выскользнула из-под его рук, когда из коридора послышался металлический звук колокольчика. — О Господи, это сигнал к ужину? А я еще не переоделась.
Мак встал между ней и дверью, преграждая путь. В его глазах появился опасный блеск.
51 
