Особенно,... 
104 
– Я князь, – поправил Олег. – И если для счастья народа нужно быть жестоким, буду жесток. Свою жизнь отдам, коли потребуется. И сделаю всё, чтобы очистить Славию от грязи вроде тебя. Так велит моя совесть! Так велят Боги! Таков мой долг!
* * *
Мизгирь самолично лечил Розмича, никого другого не подпускал. И, заслышав, что раненый собрался куда-то ехать с князем, взбеленился.
– Не пущу! – выпалил он, даже ногой топнул от возмущения.
Но удержать Розмича не мог. Хворый проявил такую прыть, что самый здоровый позавидует. Всё-таки не зря белозёрцы его боялись, не зря опаивали дурманом в последние дни похода.
Князь встретил дружинника приветливой улыбкой. Видел – Розмичу не терпится рассказать. Олегу тоже было любопытно, но заговорили лишь после того, как оказались за воротами города. На берегах Волхова лишних ушей точно нет.
Осень царствовала вовсю: дерева оголились, трава пожухла, почернела. Холодный ветер грозил пробрать до костей, кабы не надёжные плащи. Он покрывал спокойные воды Волхова рябью и трепал макушки вечнозеленых корабельных сосен.
Рассказ Розмича оказался под стать этой осени. Он поведал о нападении бьярмов, в котором полегла большая часть отряда. О безрадостной встрече с белозёрскими дружинниками, хитроумном навете. Про разгул тамошней веси, про разрушение словенских капищ. Вести из Киева и собственные мысли о христианах тоже не забыл поведать.
Князь слушал внимательно, уточнял, заставлял вспоминать подробнее. Злился и горевал не меньше Розмича. Особую ярость владыки вызвал рассказ про Ултена.
– Монах из свиты моей жены… – поморщившись, сказал он. – Что ж… Не зря остальных выдворили.
– Куда? – удивился Розмич.
– Острова осваивать. Скотты их по старой памяти Авалоном зовут. Не иначе, будут яблони разводить, – усмехнулся Олег. – Но по-корельски Валамо[25].
Дружинник хотел промолчать, но не удержался:
– А что же княгиня?
– Риона-то? Я допытался до правды. Она вообразила, что, коли Полат на княженье вместо Рюрика сядет, спровадит меня назад, за море. Думала, вернёмся в зелёную Скотию, к ней на родину. Потому и обещала Полату поддержку, но истинного зла совершить не успела. Не нравится Рионе в наших суровых краях. Разумеешь?
Розмич не понимал, но прикусил язык в надежде сойти за умного.
– Как бы там ни было, а, сама того не желая, моему промыслу она сбыться помогла. Чую, слово кульдея на решение Полатово повлияло. Не будь этой малости, вдруг бы и раздумал в Новгород спешить.
Тут Розмич кивнул, сообразил, значит.
– А ещё эти бабьи шашни мне глаза открыли, – продолжал Олег. – Новая вера только с виду беззлобна и миролюбива, а чуть отвернёшься – зубы покажет. Это настоящая напасть! И если хотим жить по-людски на своей же земле – счастливо жить, нужно бороться. Бороться за право на собственную веру, за дедовский старинный обычай!
– Ултен вещал: нет ничего лучше для его сердца, когда язычники с язычниками дерутся.
– Это ты к чему?!
Розмич смутился, покраснел.
– Это я про вепсов. Они ведь тоже многих богов чтят, но капища словенские рушат, богов наших поносят. Волхв говорил, что если так пойдёт и дальше, то скоро в Белозёрье и памяти о словенах не останется.
– Значит, придётся немного порадовать христиан. Иначе не получится.
Дружинник просиял – всё-таки есть в мире справедливость!
– Вот ты этим и займёшься, – заключил Олег.
– Я? Но ведь я сын пахаря!
– И что с того? Ты делом доказал, чего достоин. Вдобавок Полата победил. Он хоть и гадиной был, ешь его тролли, но всё же Рюрикович. В глазах знати как бы выше стал, равным боярину. Да ты и всегда был высок…
Розмич не знал, радоваться ему, благодарить или что ещё, только почуял, что краска густо заливает прежде бледное и осунувшееся лицо.
– Поправишься, большую дружину тебе дам, варяжскую. И вперёд. Наведёшь в Белозере должный порядок. И с Жеданом поквитаешься заодно – за друзей и товарищей своих. Коли по весне уйдёшь, то к первому снегу как раз возвратишься. О том, что да как – ближе к делу переговорим.
Розмич приподнял бровь – подсмотрел этот жест у одного из бояр. Олег усмехнулся и пояснил:
– Думаю, пора придёт Киев навестить. Я про отступника Осколода уже наслышан. Купцам ильмерским опять же проходу нет. Но прежде наказать не мог. А теперь возьмёмся все вместе: варяги, русь да словене. И кривичи в долгу не останутся, давно у них зуб на Куявию вырос. Такую трёпку Осколоду зададим, мало не покажется! Ведь и с Полатом, как ты говоришь, сносился. Если в смертях Едвинды и сына моего повинен – ужасной будет его участь.
104 
