Глава четырнадцатая,

восточная

В Дагестане по сей день воруют невест, а вот Ира Калугина (в прошлой жизни – Шушунна Амирамова, в нынешней – Ирак) украла жениха. Лучше, конечно, ей об этом не напоминать. Впрочем, Ирак и так об этом прекрасно помнит, и еще об этом прекрасно помнят в Махачкале, откуда Ирак уехала в далеких теперь 90-х. Странно – годы проходят, обычно в таких случаях становится легче или – как вариант – наплевать, а Ире Калугиной все тяжелее и тяжелее нести на себе этот груз: будто каждый новый день ложится на спину весомым кирпичиком.

Фамилию свою сразу после переезда Шушунна поменяла на мужнюю, а имя взяла то, которое ей всегда отчаянно нравилось. Ириной Ивановной звали любимую учительницу из махачкалинской школы – она учила девочек ценить себя как целостную личность и потому мужчины из семьи Амирамовых ее недолюбливали. Все, кроме старшего брата Шушунны. Авшалум еще в десятом классе влюбился в молоденькую русскую училку, но женился, разумеется, не на перестарке, а на скромной девочке, которую ему выбрали родители.

Семья Шушунны – горские евреи, таты. Чужаков таты не жалуют, а своих берегут и охраняют, как русским и не снилось. Это только Шушунна всегда чувствовала, что она в своей семье – будто пришелец, слишком отличалась она от братьев, сестер и прочих родственников, которых было столько, что можно коллективный снимок составить с лежащими передними и стоящими задними рядами. И все – родственники. И все – как чужие люди.

В глянцевом журнале (Шушунна называла их гладкими), который попался ей значительно позже бесславного отъезда из Махачкалы, Шушунна прочла интервью с вечно любимым Идолом Гребенщиковым Б.Б. В интервью Идол рассказал корреспонденту, что в семье он всегда чувствовал себя чужим человеком и ничего общего не находил с родными. Он даже употребил по случаю какое-то прекрасное восточное слово («ранг-джунг», Шушунна! «ранг-джунг!»), обозначающее таких вот самопроизвольно возникающих пришельцев в семействе, но теперь Шушунна этого слова не помнила. Достаточно было, что она вспыхнула тогда от счастья и сходства и огнем тем вспыхнувшим обогревалась впоследствии много лет. Вот так – в своей семье родни не сыщешь, а с чужим человеком находится необыкновенное сходство!

Гребенщиков Б.Б. стал Идолом Шушунны в зеленые школьные времена – собственно, благодаря ему она и совершила главные поступки жизни: выбрала профессию, украла жениха и уехала из Дагестана.

Впервые Шушунна увидела Идола в программе «Музыкальный ринг» 1986 (страшно сказать!) года выпуска – и было так, как бывает в конце концов начала всех начал… Это ведь только сейчас вместо Идола по концертам ездит большой козлобородый дяденька в очках, а тогда на ринге музыкальном выступал совершенный опять-таки пришелец. Красивее Шушунна с тех пор никого и не видела – разве что американский артист Брэд Питт слеплен из подобного теста, но американское тесто вышло слишком приторным, да и петь нервным нежным голосом точные умные слова (никакой не бред!) Брэд Питт не умеет. А потому безжалостно сбрасывается со счетов.

Сначала Шушунна записывала гребенщиковские песни на прямоугольные кассеты TDK с двумя дырочками – дырочки смотрели на нее, вращаясь, как два инопланетных глаза. Потом Авшалум – единственный почти близкий человек в большой семье – привез из Москвы виниловую пластинку «Равноденствие». Это было громадное событие – примерно такое же, как окончание школы и развал страны СССР.

– Денег-то хватит, даже если еще одну семью захотим вывезти, – грустно хвасталась Шушунна на выпускном вечере.

Они с Ириной Ивановной сидели в кабинете физики. Из актового зала неслись громкие барабанные выстрелы и многоногий топот. Эта музыка ничем не напоминала «Аквариум».

– А я бы на твоем месте радовалась, – сказала Ирина Ивановна. – Увидишь новую страну, начнешь совсем другую жизнь.

Шушунна смотрела на Ирину Ивановну, как в чужую тетрадь, где написано правильное решение задачи. Смотрела-смотрела и вдруг поняла, что учительница ее на самом деле не так уж молода, как им всем всегда казалось. На лбу – пять тонких морщин. Глаза – усталые и серые, словно мокрый пепел. И рука, которой Ирина Ивановна теребит бусики, лежащие на платье, словно камушки на еврейской могиле, совсем не похожа на руку молодой женщины.

  46