Особенно,... 
85 
Таня именно тогда впервые в жизни глянула на Юлькиного ухажера с интересом, который, впрочем, тут же растаял – сиреневая служительница объявила Димочку мужем, а ее, Татьяну, как следствие, женой.
Что было потом, в памяти Аркашона сохранилось плохо – так же плохо сохраняются у ленивых хозяек консервы.
Понемножку выпивать гости и новобрачные начали в ЗАГСе. Шампанское пузырилось, как слюна на младенческих губах, водка текла солидно и жирно, будто долгожданный дождь.
Глядя, как лихо Юля опрокинула бокал с шампанским, Аркашон принял из рук неопознанного краснолицего гостя (которым запросто мог оказаться приблудный бес) граненую стопочку с невинно-прозрачным напитком.
Водка лилась в горло Пушкина легко, будто делала это целую жизнь. Ему стало жарко и хорошо, словно после бани.
В машине, когда ехали в ресторан, наш Аркашон бойко цитировал Пушкина:
– «Что дружба? – таинственно спрашивал Аркадий у захмелевших девушек, прикрывающих капроновые коленки красными от холода руками. И сам тут же объяснял: – Легкий пыл похмелья, обиды вольный разговор, обмен тщеславия, безделья иль покровительства позор…»
– Ни фига себе шпарит, – уважила цитателя одна из девушек – Таниных соратниц по торговому делу. – Я бы так не смогла!…Эти торговые девушки всегда и все измеряют лишь собственными возможностями и, консультируя в магазинах, говорят: « Мне это очень нравится». «При чем здесь вы?» – всегда хотел спросить Пушкин, но, разумеется, никогда не спрашивал…
Потом молодые позвали гостей в ресторан, спиртного заказали на тысячу (рублей, а не гостей), и подвыпившая румяная бабулька Дуровых произносила длинные тосты, выстраданные за целую жизнь. Димочкина мама сидела, сжав губы, иногда выдавая улыбку мученицы, что же касается школьника Аркашона, то он был по-настоящему – впервые в жизни – пьян, интимно шутил с торговками и не замечал, как мрачнеет прекрасная Юлия.
Александр Сергеевич не подвел Аркашона – мальчик вливал в себя вино и тут же вспоминал изобильные цитаты, которые отчаянно смешили девушек. Даже сам Аркадий, предатель, спьяну увидел в любимых стихах новую, смешную начинку.
Юля нервно заглядывала в блокнот, где у них с Пушкиным были расписаны все фазы стихотворного поздравления, оказавшегося ныне на грани срыва, – очередь приветствовать молодых неслась неотвратимо, как цунами.
– И вот, дорогие мои тварищи, — так живописно выговаривал тамада слово «товарищи», – поздравить молодоженов хочет младшая сестра нашей Танечки прекрасная наша Юлечка! Помогать Юлечке будет поэт и одноклассник Аркадий Степанович Пушкин.
Тварищи (как подходит им это обращение! – восхитился словесно чуткий Аркашон) послушно стихли. Замаслившийся от девичьих улыбок Пушкин с трудом поднялся с места и едва не упал прямиком на Юлю – она отреагировала четко, как в теннисе, и удержала пьяного цитателя от падения. Мама Дуровых вопросительно подняла красиво ощипанную бровь и ткнула локотком в папин бок. В смысле не спи, Дуров, может возникнуть проблема (папа Дуровых был большой начальник ныне преставившегося производственного объединения и умел решать проблемы на ходу, жонглируя ими, как в цирке булавами). Папа очнулся от приятной алкогольной дремы, в которую легко погружались в советские времена все мало-мальские начальники, и вперил грозный взгляд в пьяного юнца.
– Аркаша, соберись, – гневно шипела Юля, но Аркашону было попросту не из чего себя собирать: детали разбрелись по разным углам, и от бывшего некогда цельным Пушкина сохранилась только широкая улыбка.
Аркадий стоял, качаясь над столом, радостно смотрел в глаза гостей – соболезнующие, осуждающие, пустые, черно-серо-зелено-голубые – и смаковал гениально-пьяные мысли: вот интересно, почему глаза не бывают розовыми или желтыми? Отчего так скудна палитра небесного офтальмолога? И почему именно сейчас, пьяному, ему открылась удивительная возможность читать душу человека через его глаза? Эти глаза виделись пьяному Аркашону чем-то вроде выпуклых букв в книжках для слепых детей.
Ожидание затянулось преизрядно, тамада поглядывал на часы, Дуровы шушукались, а Юля страдала: ей очень хотелось прозвучать на свадьбе, и вот, пожалуйста, прозвучала! Первая реплика была Пушкина, в одиночестве все это поздравление ей было не вытянуть. Поэтому когда Аркаша наконец открыл рот, Юля обрадовалась.
– Лев Толстой, – сообщил Пушкин многоочитой аудитории – был глубоко прав. «Глаза – это зеркало души». А водка – ее топливо!
85 
