Особенно,... 
42 
Он зачерпнул еще ложку супа, зная, что через минуту она снова заснет.
— Я отдам ковш, оснастку и все остальное музею. — Глаза ее закрылись. — Ради моего отца.
Кай поставил поднос на пол.
— Да, я знаю.
— Это было важно для него. Мне нужно… мне нужно просто дать ему что-нибудь. — Ее глаза на минуту широко распахнулись. — Я не знала, что он болен. Он никогда не говорил мне о своем сердце, о таблетках. Если бы я знала…
— Ты не могла бы сделать больше, чем сделала. — Его голос сделался ласковым, он снова сдвинул подушки вниз.
— Я любила его.
— Знаю, что любила.
— Я, по-видимому, никогда не могла заставить людей, которых я люблю, понимать, что мне нужно. Не знаю почему.
— Теперь отдыхай. Когда ты поправишься, мы найдем сокровище.
Кэт почувствовала, что погружается в тепло, мягкость, темноту.
— Кай.
Она протянула руку и почувствовала, как его пальцы обвились вокруг ее пальцев. Закрыв глаза, она поняла: это все, что ей на самом деле нужно.
— Я останусь, — пробормотал он, убирая волосы с ее щеки. — Просто отдыхай.
— Все эти годы…
Он почувствовал, как ее пальцы расслабились в его руке, как она скользит глубже в сон.
— Я тебя никогда не забывала. Я не переставала хотеть тебя. Никогда…
Кай смотрел на нее, пока она спала. Ее лицо было совершенно мирным, бледным, как мрамор, мягким, как шелк. Не в силах устоять, он приложил ее пальцы к своей щеке. Он не будет думать о том, что она только что сказала.
Напряжение последних дней сказалось и на нем. Если он немного не отдохнет, не сможет заботиться о ней, когда она снова проснется.
Поднявшись, Кай опустил шторы и снял с себя рубашку. Затем лег рядом с Кэт в большой кровати с балдахином и уснул впервые за тридцать шесть часов.
Боль была тупой, равномерно пульсирующей, без острых вспышек, которые она запомнила, а ноющей, непроходящей. Она разбудила Кэт, лежавшую неподвижно, пытаясь сориентироваться. Ее разум немного прояснился. Несмотря на лекарство, она прекрасно ощущала свою рану. Было темно, но лунный свет просачивался по краям занавесок, которые задвинул Кай. Казалось, она слишком долго находилась у темноты в плену.
Была ночь. Кэт не смела терять время и решила проговорить все, что помнила.
Глиняная миска, ковш, электрический скат. Она закрыла глаза, зная, что пройдет еще очень много времени, прежде чем она забудет ощущение поражения хлыстообразным хвостом. Она вспомнила, как очнулась на палубе «Вихря», чистое голубое небо над головой и то, как спокойно говорил с ней Кай, прежде чем вытащить кусок рыбьего позвоночника. Боль и ужас этого момента вспомнились очень ясно. Что было потом?
Кэт не помнила дорогу обратно на остров, осмотр у доктора Бейли, как ее перевезли в дом Кая. Ее следующее ясное воспоминание — пробуждение в его спальне с темной дубовой отделкой на окнах, широкие подоконники с разбросанными на них ракушками.
Кай накормил ее супом. Потом все опять провалилось в туман. Кэт знала, что он злился, хотя не могла вспомнить почему. На данный момент для нее было важнее вспомнить события в определенной последовательности.
Лежа в темноте, полностью проснувшись и, наконец, полностью отдавая себе во всем отчет, она услышала спокойное, ровное дыхание рядом.
Повернув голову, Кэт увидела Кая, лунный свет касался кожи на его груди, так что можно было видеть, как он дышит.
Кэт помнила, он сказал, что останется. Внезапно ей пришло на ум, что в его глазах было не только раздражение, но и усталость. Он ухаживал за ней.
Мягкое тепло, которого она не испытывала очень давно, охватило ее. Кай заботился о ней, хотя это его и злило. И остался. Протянув руку, Кэт коснулась его щеки.
Хотя это было лишь легкое касание, словно лунный луч, Кай проснулся моментально. Его сон был лишь полудремой, подзарядкой организма. Усевшись, он покачал головой, проясняя мысли.
Кай выглядел как мальчишка, застигнутый врасплох. Почему-то этот жест показался Кэт невыносимо трогательным.
— Я не хотела тебя будить, — прошептала она.
Он потянулся к лампе у кровати и включил ее, приглушив свет. Тело бунтовало против пробуждения, но ум полностью проснулся.
— Больно?
— Нет.
Кай пристально посмотрел ей в лицо. Остекленевший от лекарства взгляд исчез, но лицо по-прежнему было бледным.
42 
