Последние отзывы

  109  

– Ну-ну, поднимайтесь, это не так больно! – следователь улыбнулся. – В этом валенке всего два килограмма песка. Но я могу добавить еще три. Как вы думаете?

Харитонов не ответил. Он понял, что это, быть может, последняя переделка, в которую он попал, и выйти живым из нее ему вряд ли удастся.

– Так что вы думаете об этом валенке? – снова спросил следователь. – Добавить еще три килограмма или пока оставить все как есть?!

Харитонов поднялся, прислонился к стене, устало посмотрел на Берутова.

– Что-то вы уж слишком молчаливый, – следователь вздохнул. – А ведь мы с вами еще не начали разговаривать по-настоящему! Мы еще только знакомимся.

Любые выражения на лице у следователя выглядели неестественно, и поэтому странное ощущение возникло у арестованного. Каждая фраза, произнесенная игривым тоном, звучала совсем не шутливо, в каждом взгляде присутствовала странная, чуть грустная улыбка, в движениях тонких губ была надменность и усталость.

– Давайте вернемся в кабинет! – сказал он Харитонову.

Снова заняли свои места: следователь сидел за столом, напротив – Харитонов. Берутов протянул Харитонову тетрадь и ручку.

– Напишите подробную автобиографию, составьте список родственников с адресами. Особенно подробно изложите, чем занимались в послевоенное время. Когда все это сделаете, мы продолжим.

Следователь нажал кнопку, и в кабинет вошел надзиратель.

– До свидания! – Берутов протянул было руку, но тут же ее опустил.

Харитонов, не попрощавшись, пошел к двери.

– О, какой невежливый! – буркнул надзиратель.

Сжимая в руке тетрадь и чернильную ручку, арестованный опять прошел длинными глухими коридорами, слушая эхо своих шагов. В камере он увидел соседа, играющего на своих нарах в карты с маленьким мальчикоподобным мужчиной, одетым в полосатую арестантскую одежду с номерной биркой на груди.

Этот настоящий арестант выглядел гостем в их камере, потому что ни сосед в его серых штанах и голубой рубашке, ни сам Харитонов в своем выцветшем от времени х/б не были похожими на заключенных.

– Привет, молчун! – крикнул сосед. – В картишки сбацаем?!

Харитонов покачал головой и лег на свои нары, уставился на одинокую муху, сидевшую на потолке.

– Да, не повезло тебе с соседом! – пробурчал полосатый гость. – Со шпионами сидеть скучно. Хочешь, я замолвлю словечко оперу, чтобы тебя к нашим перевели?

– Конечно! – обрадовался сосед.

– А сколько тебе еще допросов осталось? – спросил гость.

– Один, наверно.

– Тогда порядок! Через день-два будешь в роскошном месте!

Они говорили и бросали карты на нары. Муха покинула потолок и, жужжа, полетела вдоль стен в поисках выхода. Харитонов следил за ней, думая о том, что даже муха может быть заключенной. Жужжание мухи и неторопливый говор соседей, игравших в карты, вдруг перенесли Харитонова в какое-то по-летнему жаркое место, в тень дерева, за которым желтело поле. Он прикрыл глаза, и так легко стало на душе, словно он все еще продолжал свой путь к неведомой цели, словно тянулся все еще за ним бикфордов шнур, привязанный к лямке вещмешка. Он дремал, слыша сквозь дрему жужжание мошкары, маленьким облачком кружившей под ветвями и, видимо, тоже наслаждавшейся тенью.

И вдруг пришел Голос. Знакомый голос, только опять постаревший. Пришел словно человек. Опустился на корточки, наклонился к уху и зашептал:

– Время, уложенное как банкноты в пачки по десять лет в каждой, накапливается в моей нынешней жизни, и вот уже я путаюсь иногда, пытаясь сам себе ответить на вопрос: «Сколько мне лет?» Но это только иногда. На вчерашнем моем именинном торте должно было быть двести пятьдесят свечей. Торт занимал добрую половину овального стола, и мои друзья, втыкавшие в него свечи, старались как могли, но для всех свечей не хватило места. Торт и так напоминал скорее густой лес деревьев с горящими кронами, и выглядел он, без сомнения, очень странно.

Даже я удивился, почувствовав впервые в жизни некую неприязнь к этому огню, но это было лишь минутное сомнение. Собравшаяся за именинным столом компания состояла в основном все из тех же моих занудливых родственников, давно уже покойных и живущих здесь со мной, и из моих друзей, многих из которых я, к сожалению, встретил только здесь и только здесь с ними познакомился. Среди них есть немало блестящих ученых, давших оставшемуся внизу миру множество знаний и изобретений. Некоторые сейчас жалеют об этом. Странно, но встретил я здесь одного ученого, для которого мое имя оказалось знакомым. «А-а! – сказал он. – Это вы посвятили себя охране труда шахтеров?!» – «Боже мой! – воскликнул я в ответ, искренне удивившись услышанному. – Скажите, уважаемый, а если бы вы создали подводную мину, и однажды кто-то заметил бы, что после взрыва вашей мины на поверхность всплывает много оглушенной рыбы, и стал бы использовать ваши мины для рыбного промысла? Можно ли было бы утверждать, что вы посвятили жизнь повышению эффективности труда рыбаков?! А?» Услышав мои слова, ученый хмыкнул, помолчал, а потом произнес: «Видимо, Божья рука направляла ваши деяния в сторону добра, вопреки вашей злой воле!» После этого мы несколько дней избегали друг друга. Но было это, по меньшей мере, глупо, и уже после этого случая о чем бы ни говорили, мы всегда оставались приятелями. Интересно, однако, что есть среди нас ученые мужи, искренне стремившиеся к улучшению жизни там, внизу, но принесшие человечеству много вреда и горя. Одного из них я встречаю довольно часто, это красивый пожилой немец с роскошной седой шевелюрой и такой же седой бородой. Я бы не сказал, что он очень разговорчив, но по неизвестной мне причине ко мне он расположен более, чем к другим, и иногда по вечерам – а вечера здесь долгие – мы беседуем, сидя в саду на скамейке. Интересно, что к спинке скамьи привинчена бронзовая табличка со словами «В память о Доре Вайт, доброй женщине, покинувшей этот мир 21 апреля 1876 года. От старых друзей». Довольно странно было для меня увидеть эту скамью здесь, в этом, настолько отличающемся от земного мире. И я не переставал с тех пор задаваться вопросом: какой же мир покинула Дора Вайт? Тот, что внизу? Но тогда бы и скамья стояла там, внизу, где-нибудь на холмистом берегу моря в Лайм-Реджисе или Биире. Неужели она покинула именно этот мир, в котором живу теперь я? И если это правда, то какой следующий мир открывается для тех, кто покидает этот? Неужели третий? Где-нибудь еще выше? Так вот, мы сидели с немецким философом на скамейке в саду. Был вечер, и звезды – а здесь они в несколько раз ярче земных – хорошо освещали полянку и деревья. Время от времени со странным свистом проносились над нами летучие мыши. «Мне так трудно забыть о своей вине! – сказал в тот вечер философ. – Стоит лишь вспомнить о ней днем, и я уже до следующего утра не смыкаю глаз…» Я сразу было хотел расспросить его, но решил не быть навязчивым. То, что он хочет сказать, – он скажет и без моих вопросов. Так, в принципе, и случилось. «Причина моей вины в моем заблуждении, – сказал он. – Меня всю жизнь окружали умные, образованные и порядочные люди. Собственно, я сам выбирал себе окружение, но происходило это как бы само собой, я не сознавал этого. Занимался я большей частью философией, экономией и другими общественными науками. Мне казалось, что весь мир состоит из умных, порядочных и образованных людей, и я задался целью изменить мир, чтобы этим людям жилось лучше, ведь не секрет то, что во многих странах таким людям живется нелегко.

  109