Особенно,... 
31 
— Сабрина?
Она подняла голову и увидела Макса, смотрящего на нее.
— Извини. Я не слышала, что ты говорил.
— Ты снова грезишь наяву.
В комнату вошла мадам Бессе, и он вскинул голову.
— Вас спрашивает какой-то мужчина. На вид очень серьезный, очень энергичный. Он называет себя отцом Шалоном, хотя по виду никак не скажешь, что он — священник. Он сказал, что подождет, пока вы кончите обедать.
— Нет, проводите его сюда, он пообедает вместе с нами. Это мой очень близкий друг, — пояснил Макс, обращаясь к Стефани. — Я давно хотел, чтобы ты с ним познакомилась.
Стефани подняла голову, когда в комнату вошел мужчина невысокого роста, худощавый, с аккуратно подстриженной каштановой бородкой, в которой уже начала пробиваться седина, темно-карими, близко посаженными глазами и тонким носом. Он склонился в поклоне над ее рукой.
— Очень приятно с вами познакомиться. Макс часто говорит о вас.
— Присоединяйся, — пригласил Макс. — Мадам Бессе сейчас принесет еще одну тарелку.
— Спасибо. — Робер уселся на свое место, не сводя глаз со Стефани. Еще очень молода, подумал он. Сколько ей лет? Тридцать? Скорее тридцать один или тридцать два. Хрупкая фигура, отлично держится; может быть, она раньше занималась спортом. Одежда, которая была на ней, показалась ему знакомой: белый джемпер с высоким завернутым воротником и голубые джинсы, которые Макс купил ей, когда ходил по магазинам в Марселе. Робер тогда сопровождал его, его забавляло, с какой уверенностью Макс ориентировался в размерах и фасонах: видно было, что он знал, как нужно одевать женщину.
Но больше всего Робера поразила ее красота, трепетная красота, которую оживляли любопытство и ум, читавшиеся в глазах. Пока он помогал перевозить ее в Марсель, у него мелькнула мысль, что, наверное, когда-то она была красива. Теперь же глядя на нее, он как бы рассматривал полотно Боттичелли в галерее Уффици или одну из роскошных женщин, изображенных на картинах Тициана в Лувре. Он чувствовал: ее красота неудержимо влечет его и вызывает острое желание приникнуть к ней, хоть отчасти вкусить ее совершенства, верить, что только потому, что она существует, можно избавить мир от боли, горя, страданий. Он внезапно поймал себя на мысли, что молчание затягивается, и сказал:
— Я очень рад, что вы так заметно поправились.
Стефани вопросительно посмотрела на Макса.
— Робер сопровождал нас по дороге в Марсель и в больницу, — объяснил он.
— И ни за что бы не взялся предсказать, что вы поправитесь так быстро. Насколько я вижу, кровоподтеки почти исчезли. А рана на голове вас не беспокоит? Нас это тогда здорово напугало.
Стефани машинально дотронулась до шрама на лбу, который закрывали волосы.
— Сейчас он уже не так заметен. Я чувствую себя намного лучше.
— И начинаете уже кое-что вспоминать, не правда ли?
— Нет. — Она бросила быстрый взгляд на Макса. Ты же обещал, что не будешь…
— Я сказал только одному Роберу, потому что он наш очень близкий друг. Больше мы никому ничего не будем говорить, обещаю.
— Наш близкий друг? — Стефани помолчала, пока мадам Бессе поставила перед Робером тарелку, разложила столовый прибор и рядом поставила кастрюльку, чтобы он сам мог себе положить столько, сколько захочет. Макс налил в его бокал вина, а Робер отломил кусок от каравая хлеба, лежавшего в центре стола.
— У нас с Робером кое-какие общие дела, — сказал Макс. — Тебе, пожалуй, это будет неинтересно. Но…
— Почему мне будет неинтересно?
— Ну, когда-нибудь, может, это тебя и заинтересует, но только не сегодня. Так или иначе, жизнь у Робера сложилась весьма необычно. Может, он сам тебе о ней расскажет.
— Если, конечно, мадам это заинтересует, — вставил Робер.
— Ах, только не называйте меня мадам, — сказала Стефани. — А то я себя чувствую как-то неловко.
— Благодарю. Тогда я буду звать вас Сабрина. Просто изумительное имя. И если вас на самом деле это интересует…
— Да. — К своему удивлению, она действительно заинтересовалась. Впервые с тех пор, как она оказалась в этом доме, у нее пробудился интерес к чему-либо. До этого она не раскрыла ни одной из книг, которые стояли в библиотеке, не читала ни «Фигаро», которую почтальон каждое утро оставлял у порога, ни «Мадам Фигаро» — отпечатанный на глянцевой бумаге журнал — приложение к номеру в пятницу. Иной раз, особенно в те дни, когда был открыт рынок, возникала мысль отправиться в Кавайон, однако Макс говорил, что ехать туда им еще рано, а она не считала это настолько важным, чтобы настоять на своем.
31 
