77 
— Осторожно? Но по отношению к чему?
— К тому, что думают о нас другие. Многие не понимаю, чем мы занимаемся. И если какой-нибудь самозванный поборник справедливости заявит, что мы тратим деньги на дурацкие проекты и бросаем на ветер доллары налогоплательщиков, то они, скорее всего, этому поверят.
— И что тогда?
— Тогда этот самозванец начинает пользоваться повышенным вниманием телевидения и печати, а немного погодя, к моменту сбора новых средств на научные исследования, конгресс медлит. Конгрессмены, конечно, ничего не смыслят в научных исследованиях, они не способны заглянуть в будущее дальше очередных выборов, где уж им понять суть проектов, на которые могут уйти годы. Хотя эти проекты могут подарить и такие эпохальные достижения, как, например, открытие вакцины против полиомиелита, но могут иногда и завести в тупик и не дать вообще никаких результатов.
— Вы говорите о конгрессмене Леглинде.
— Я вижу, вы читаете газеты. Да, об Оливере Леглинде, но он лишь один из многих. Он хуже всех, но у него не было бы никакого влияния, если бы не помощь других.
Допив кофе, Сабрина поставила чашку на блюдце.
— А какое отношение это имеет к Гарту?
— Я говорю не только о Гарте. Это имеет отношение ко всем нам. Однако те из профессоров, кто больше всех на виду, кто принимает наиболее деятельное участие в проектах, финансируемых правительством, — должны лучше других отдавать себе отчет в том, что поставлено на карту и в каком уязвимом положении может оказаться университет.
— Вы полагаете, Гарт не отдает себе отчета в том, какие опасные времена сейчас наступили?
— Я сказала не «опасные», а «трудные». Уверена, он отдает себе в этом отчет.
— Тогда я не пойму, о чем мы говорим, — безапелляционно заявила Сабрина. Ей казалось очевидным, что в словах Клаудии сквозит угроза, но она не могла сказать, в чем именно она состоит; впечатление было такое, словно вокруг сгущаются тени, предупреждая о приближении чего-то такого, от чего нужно во что бы то ни стало избавиться.
Клаудия вздохнула.
— Знаете, Стефани, Гарт — не единственный, кем мы дорожим, я очень рада, что теперь могу считать вас другом. Не так много найдется людей, с которыми ректор университета может поговорить начистоту.
— Я бы не сказала, что вы говорите начистоту.
— Я говорила вам, что обеспокоена деятельностью влиятельных конгрессменов, которые, желая поднять злободневный вопрос, связанный с деньгами, выбирают для нападок университеты. Не знаю, насколько все это серьезно, я стараюсь готовить себя к тому, что дело может принять серьезный оборот, и мне просто нужно выговориться, хотя по большому счету сказать мне сейчас особенно нечего.
— А с Филипом вы об этом говорите?
— Административные вопросы Филипу быстро надоедают.
Сабрина слегка вздрогнула. Значит, вот в чем кроется одна из проблем в их отношениях. Либо административные вопросы Филипу на самом деле надоедают, и он желает примириться со скукой, только чтобы сделать приятное жене. Либо он выдумал скуку, чтобы не давать жене возможности говорить с ним о своей работе дома, потому что даже теперь, когда прошло столько времени, он все еще не может примириться с тем, что она занимает более видное положение, чем он, что она обладает большей властью. Это лишает его чувства, что окружающий его мир предсказуем. И выходит, что в этом прекрасном доме, созданном усилиями двух умных, элегантных, утонченных людей, Клаудия не могла говорить ни о своей работе, ни о том, что ее тревожит, потому что муж ни о чем таком и слышать не хотел. И Клаудии пришлось задуматься над тем, кто сможет с сочувствием выслушать ее и не передать остальным то, о чем говорилось сегодня в тишине ее солярия. Сегодня она шла на известный риск, но не была готова рисковать по-настоящему и быть такой откровенной, какой могла бы. Какой, возможно, станет, мелькнула у Сабрины мысль, если мы подружимся.
Встав, она протянула руку.
— Мне пора, а то Мадлен ждет. Спасибо за ланч и беседу. Надеюсь, мы будем встречаться чаще.
Клаудия поднялась одновременно с ней, и теперь они стояли, крепко держась за руки.
— «Чаще» — это слово мне нравится. Я скоро вам позвоню.
— Надеюсь, в следующий раз вы навестите меня. Миссис Тиркелл не знает французского, но, пожалуй, с удовольствием приготовит нам что-нибудь поесть.
— Спасибо, с удовольствием.
77 
