82 
— Ректоров университетов всегда беспокоит позиция конгресса. Слишком многие конгрессмены голосуют, исходя из собственных прихотей или политических опасений, так что ни урезонить, ни предугадать их позицию невозможно. Это может сбить с толку любого, кто посвятил жизнь просвещению, кто старается научить людей четко мыслить. Это может лишить душевного покоя каждого, кто зависит от денег. Что конкретно ее тревожит?
— Оливер Леглинд. И еще она считает, что тебе следует отдавать себе отчет в существующих угрозах. Трудностях, как она их называет.
— Она что, считает, что я не отдаю себе в этом отчета?
— Да нет, судя по ее словам, уверена, что отдаешь. Впрочем, это только отвлекает тебя от работы. Отвлекает всех нас.
— Любовь моя, мир от этого не перевернется, все это — часть той политической и научной среды, в которой я работаю. Тебя что, это тревожит?
— Немного. Клаудия посоветовала мне держаться настороже, а у нее были основания так говорить. Было ясно видно, что она тоже встревожена.
— Ну, мы всегда проявляем осторожность, когда речь идет о правительственных субсидиях, и многие из нас стараются держать ухо востро: если мы лишимся этого источника финансирования, то на многих проектах, пожалуй, придется поставить крест. Но это совершенно необязательно должно отражаться на нашей семье. И без Оливера Леглинда хватает людей, которые не дают нам спокойно жить.
— Ой! Кстати, о людях, которые нас беспокоят. Похоже, в «Амбассадорз» назревает конфликт. Во всяком случае, Брайану так кажется.
— Значит, ты хочешь съездить в Лондон.
— Честно говоря, не хочу, но, по-моему, лучше все-таки съездить. Ты же знаешь, в феврале от поездки пришлось отказаться, так что…
— Любовь моя, ничего не нужно объяснять. Просто не задерживайся там надолго.
— Да долго и не получится; мне же надо поработать над первыми чертежами для дома Билли Конера, а кроме того, дней через десять мы с Мадлен ожидаем новые поступления в магазин. Почему бы тебе не поехать вместе со мной? Можно было бы отдохнуть.
— Как-нибудь в другой раз. Ты будешь волноваться, думая о Брайане, Николасе и Билли Конере, а у меня мысли будут заняты исследовательским проектом Лу Чженя, Клиффом, а может, даже Оливером Леглиндом. Но мы обязательно куда-нибудь съездим, мне бы хотелось побывать вместе с тобой в Европе. Вот разделаемся со всеми делами дома и поедем — только ты и я.
Обняв Сабрину за плечи, он притянул ее к себе, и она прижалась к нему спиной. Они еще долго сидели так в тишине безмолвного дома, в ночной тишине. Ни одна дверь не скрипела, на кухне не было привычного оживления и не слышно было привычного дневного уличного шума — людских голосов, взрывов смеха. Улица перед домом сейчас была похожа на черную ленту, струящуюся через весь спящий город. Уличные фонари отбрасывали бело-голубые блики на пустынные тротуары, дома стояли, словно темные часовые, на фоне пасмурного неба, освещаемого лишь на горизонте розоватыми силуэтами чикагских небоскребов, до которых отсюда было несколько миль.
— Разве не удивительно, — пробормотал Гарт, — каждому влюбленному кажется, будто до него никто не любил по-настоящему? Любовь настигает людей в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте, и они удивляются ее волшебству, а, познав ее, поют от радости, думая, что никому другому не суждено узнать то, что открылось им. — Еще крепче обняв Сабрину за плечи, он опустил руку в вырез платья и стал ласкать ее теплую грудь. — И каждый, кто так думает, прав. Мы сами открыли ее, сами создали слова для того, чтобы выразить ее; эта любовь принадлежит нам и никому больше. Мы отражаемся в любимом, как в зеркале, и сколько бы поэтов ни воспевало ее в своих стихах, она останется тайной двоих. — Приподняв подбородок, он притянул ее лицо к себе и властно поцеловал в губы. Сабрина повернулась в его объятиях, и они прижались друг к другу, словно возвращающиеся домой странники, которые знают, что дверь для них всегда открыта. Разжав объятия, они заулыбались, выжидая, пока страсть — удивительная, необузданная, присущая только им двоим — не захватит их целиком.
— Что бы ни случилось у нас в жизни, — произнес Гарт, — мы с тобой стали друг для друга всем, растворились друг в друге, и ничто не может этому помешать. Ничто никогда не сможет этого у нас отнять.
— Гарт, — сказала Сабрина, касаясь рукой его лица, — пора спать.
82 
