Последние отзывы

  209  

Она увидела, как все пришли и сели рядом, и улыбнулась им, любя их всех. Их не волновало, говорит она что-нибудь или нет — а большую часть времени она была не расположена говорить — они просто любили ее и обращались как с королевой, и она любила их так сильно, что это едва могло вместиться в нее — как огонь в камине, пляшущий, вспыхнувший, завивающийся вокруг нее, теплый и светлый, наполняющий ее всю, не оставляя места ничему другому.

Теперь, когда столы были убраны, посудомойка загудела, а огонь весело набросился на новые дрова, подкинутые Алексом, все перешли в гостиную. Ханна села в кресло, Клер с Алексом на одной кушетке, Джина и Роз на другой. Дэвид уселся на пол, у ног Эммы. По радио передавали «Оду к Радости» из Девятой симфонии Бетховена.

— Давай я сделаю кофе, — сказала Роз и наполнила изящную чашечку из серебряного кофейника.

— Моя очередь, — сказала Джина, запрещая Ханне вставать, и принимаясь разрезать ее фирменный пирог. На нем завитками мороженого было выведено «Счастливого Нового Года», а внутри были переплетения шоколадных и белых полос — «Потому что этот год был и радостным и печальным», объяснила Ханна. Джина нарезала кусочки серебряным ножиком с ручкой из слоновой кости, и переложила их на французское десертное блюдо, которое Клер откопала в крошечном китайском магазинчике на Мэдисон авеню в Нью-Йорке.

Клер посмотрела на роскошный фарфор с серебром, а потом взглянула на свою прекрасную хрупкую дочь. Вот единственное, что имеет значение, подумала она, и поразилась, как же получилось, что ей нужно было это доказывать самой себе, сравнивая с какой-то посудой. Девять дней она провела рядом с Эммой; Ханна приносила еду, они ели все втроем, и все остальное время Клер оставалась в ее комнате. Она спала по ночам на раскладушке, которую внесли туда еще до того, как они вернулись из больницы. Днем, если Эмма спала, Клер занималась дизайнами — то была работа, которую получила ее новая компания еще до того, как кончился контракт с Эйгером; как только Эмма просыпалась, она откладывала все и они принимались беседовать. Они говорили обо всем, что было в прошлом: о том, как Эмма росла, о школе, о ее друзьях, о вечеринках и уик-эндах дома, когда она и Клер вместе готовили, играли в слова, слушали музыку, развлекали друзей. И они говорили об Алексе.

— Он и вправду в тебя влюблен, — сказала Эмма. — Он как-то тянется к тебе, где бы ты ни была. А ты его любишь?

— Да, — сказала Клер.

Эмма пристально поглядела на нее. Они были совсем рядом друг с другом, Клер сидела на краю кровати, а Эмма устроилась на подушках, обернувшись в шелковое покрывало: ей было приятно сидеть так спокойно, она могла бы провести час или больше без движения. Но теперь она наклонилась вперед и положила свою худенькую руку на руку матери. — Да, действительно. Ты выглядишь по-другому. Как будто… светишься.

— Свечусь?

— Ну, словно в тебе огонь. Ты понимаешь… такая счастливая.

— Я и в самом деле счастлива, — сказала Клер просто. — Но большей частью потому, что ты здесь и поправляешься.

Но это слишком близко подводило беседу к тому, что случилось с Эммой, а она не рассказывала и не спрашивала ничего. Если кто-то заводил речь о ее болезни, Эмма отворачивалась и говорила о чем-то другом,

— Ты собираешься выходить за него?

— Об этом мы еще не говорили. — Клер помолчала. — Но мы говорили о том, что он приедет сюда жить и привезет Дэвида. Как ты к этому относишься?

— Ой. Все будет совсем иначе. Все меняется. Я уже говорила это когда-то, да?

— Да, говорила, и после этого много чего случилось, и дурного и хорошего. Но я думаю, что на этот раз все будет чудесно, Эмма. По-иному и чудесно.

— А ты ведь никого другого не любила, правда? Кроме отца.

— Да. Мне казалось пару раз, что я влюбилась, но то было совсем не похоже на теперешнее.

— Так ты на самом деле хочешь, чтобы они жили с нами?

— Я хочу жить с Алексом, а для него важно, что он будет вместе с Дэвидом. Поэтому, да. Я по правде этого хочу. Больше, чем чего-либо другого, кроме твоего выздоровления.

— Меня, наверное, здесь вообще скоро не будет. Может быть, я все-таки уеду в колледж. Так что вы с Ханной не будете скучать в одиночестве.

— Ханна тоже уедет. Она собирается стать чем-то вроде управительницы в поэтическом центре, который строит ее друг.

— Да как она может! Она ведь с нами живет!

— Ты хочешь сказать, что она наша, — произнесла Клер с улыбкой. — Так кажется с самого того дня, как она к нам приехала, да? Но ведь это не так, ты понимаешь это, у нее своя собственная жизнь. И она хочет туда, где люди в ней нуждаются.

  209