Особенно,... 
77 
— Я — народ не местный, — продолжал парень по имени Ваплах.
— Да какой же ты народ?! — удивился Добрынин и тут же почувствовал, что приятный теплый хмель прошел, и все в народном контролере и внутри, и снаружи стало холодным и тяжелым. — Народ — это когда много людей, а ты — один человек…
— Не-е-ет, — упрямо протянул Ваплах. — Я народ — урку-емец… Больше, кроме меня, в этом народе никого нет, не осталось…
Тут Добрынин задумался. Об урку-емецком народе он никогда не слышал, но это не было удивительно, ведь раньше он думал, что сразу за Москвой страна кончается и начинается заграница.
— Ну вот… а как русского человека называть? — вдруг сам себя перебил вопросом Ваплах.
— Павел Добрынин…
— Если русский человек Добрынин останется одним русским — значит станет он русским народом… а если он потом умрет, то больше русского народа не будет…
Странные слова Ваплаха немного озадачили Добрынина а тут еще Абунайка стал подпрыгивать с громкими выкриками, и с каждым прыжком он приземлялся ближе и ближе к народному контролеру. Пламя постепенна притухло, местные жители негромко причитали нестройным хором, постоянно повторяя слово «ОЯСИ-КАМУЙ». Ногам было холодно, а тут еще этот Ваплах, который считает себя народом…
— Будет русский народ, будет! — немного раздраженно и устало сказал Добрынин.
— Пусть русский человек не обижается, его народ всегда будет, а мой народ умрет…
— Что за черт! — народный контролер вздохнул тяжело и посмотрел на парня прищурившись. — Чего он умрет?!
— Я умру, и народ умрет… а больше в народе никого нет… всех убили…
Захотелось Добрынину как-нибудь повежливее отвязаться от этого непонятливого местного жителя, возомнившего себя народом, и кашлянул народный контролер, подошел к Абунайке, который, попрыгав вокруг костра, остановился рядом и стоял спокойно, видимо, отдыхая. Подошел к Абунайке и сказал:
— Может, назад в балаган пойдем? .
— Пойдем-пойдем, уже-уже пойдем,-старик закивал головою. —Я уже все сделал.
Добрынин оглянулся и с облегчением заметил, что Ваплах исчез.
Местные жители поклонились старику, попрощались с ним словесно и тоже пошли куда-то. А старик, дотронувшись до руки Добрынина, чтобы привлечь его внимание, повел его назад в балаган.
Шли они медленно. В голове у народного контролера было тяжело и туманно.
Когда вошли в балаган, увидели лежащего на полу, раскинув руки, комсомольца. Он зычно храпел.
— Надо подвинуть и накрыть, — деловито сказал старик. — Цыбульник — человек слабый, простудиться может.
Из последних сил помог Добрынин Абунайке затолкать Цыбульника к «кровати» и свалить на него несколько оленьих шкур. После этого народный контролер устало уселся на бурый мех пола и перевел дух. Гул в голове стих, и он спросил старика, есть ли у того,еще немножко молочной водки.
— Зачем немножко?! — удивился старик. — Много есть, много! — и он снова полез за кровать, вытащил еще одну бутыль.
Разлили по кружкам, выпили. Снова по внутреннему миру Добрынина полилось нежное, приятное тепло, и окунулся он полностью в это тепло и понял, что если б сейчас еще собака залаяла — полное бы счастье возникло в чувствах народного контролера. И тогда он спросил старика:
— Товарищ Абунайка, а собаки твои лают?
— Очень редко… они хорошие, смирные…
— А заставить их гавкнуть можно? — продолжал, допытываться Добрынин.
— А зачем, они хорошие, смирные… — бубнил старик.
— Да я очень хочу лай послушать. У меня там далеко, дома, собака есть, такой звонкий пес… Митька… — народный контролер говорил так душевно, что не привычный к подобным разговорам Абунайка даже рот открыл.
— Русский далекий гость свою собаку любит! — радостно сказал он. — Хочет лай послушать?!
— Очень хочу!
— Абунайка сделает… Абунайка гостей любит… И старик вышел из балагана. Комсомолец храпел уже потише, или же просто оленьи шкуры, которыми он был накрыт, не пропускали его зычный рык наружу. А Добрынин наслаждался своим состоянием.
— Ары… ары! — донеслось до народного контролера. Это старик втаскивал в балаган сонную собаку, которая не очень хотела входить и лениво упиралась лапами.
— Ары-ары! — приказывал ей старик, тащя ее за загривок прямо к гостю.
Наконец он дотащил пса, усадил его между собою и Добрыниным и, показывая на народного контролера, заговорил с собакой по-русски:
77 
