Ангел пытался помогать строителям, но быстро понял, что пользы им от него никакой. Попробовал он рыбу острогой бить, но только вызвал смех у ловких бывших красноармейцев. К крестьянам он уже не пошел, предчувствуя, что и там засмеют его. Поэтому понемногу помогал он у костра, на котором готовилась общественная еда, носил дрова, воду и только тут ощутил на себе благодарственные взгляды, которые могли бы, однако, быть и просто любопытными, но все-таки добрыми и без всякой насмешки.
Горбун-счетовод добыл где-то толстую конторскую тетрадь и карандаш и ходил везде, переписывая имена жителей, их профессии и прочее, а когда уже всех переписал, а случилось это на второй день, стал ходить и проверять, как и кто работает, и докучал новожителям разными вопросами. Иногда подходил он за советом к учительнице Кате, которая, сидя на солнышке, читала свои умные книжки и думала над тем, как она будет учить всех. Подходил и спрашивал что-нибудь про природу или науку правильного счета и всегда был чрезвычайно рад всякому ответу, даже если ответ и не был полностью понятен ему.
На четвертый день строители стали сбивать лавки, а один крестьянин по имени Захар, матерый печник и коптильщик, взялся сделать глиняные печи для человеческих коровников. С тремя мужиками пошел он к речке и показал им, где глину искать. И действительно — копнули мужики раз-другой, и открылась им глина хорошая, синеватая. Стали они ее копать, другие мужики стали ее на холм носить, а Захар уж занялся лепкой печей, и дело это спорилось быстро. Решили на каждый человеческий коровник по три печки ставить. Нашлась у строителей и трубная жесть, накрутили из нее труб дымоходных и к вечеру затопили уже первую печь, но не для согрева, а чтоб ее огнем изнутри закалить — все-таки глина — не кирпич. Но уже из-за этой первой задымившей печки уставшие палестиняне перед сном закатили праздник, и, сидя в коровнике, в полумраке безоконного помещения, снова радовались они жизни, и кто-то передавал из рук в руки кружки с самогоном, но не каждый к ним прикладывался, а те, кто прикладывались, кряхтели потом громко и рыскали руками в поисках закуски. И даже если ничего не находили они, не огорчались, потому как общее состояние было чрезвычайно радостное, и каждый казался братом, а каждая — сестрой.
Ангел сидел рядом с Катей и смотрел на дрова, горевшие в глиняной печке. Сидел и молчал. Молчала и Катя, хотя сама она была не прочь поговорить, но не казался ей ангел хорошим собеседником, не был он разговорчивым, а кроме того на некоторые ее прямые вопросы вообще не отвечал, несмотря на то, что глаза имел умные. Конечно, поговорить с Катей нашлось бы здесь много охотников, тот же горбун-счетовод, но все они были люди так бы грубые, а от этого молчаливого ангела шло доброе человеческое тепло, которое словно и приковывало Катю к нему.
— Ну а ты где раньше жил? — спросила она его тихонько, пересилив свое последнее решение: «не заговаривать с ним первой».
— В Раю…
Катя закусила губу. Был ей неприятен этот ответ, так как входил он в противоречие с ее мыслями и убеждениями, но тут же поймала она себя на ощущении новом — показалось ей, что вполне может она уже спокойно относиться к таким ответам этого странного человека, называющего себя ангелом во время мирового атеизма. И совершенно неожиданно для себя она снова спросила его:
— Ну и как там жилось?
— Хорошо, — ответил ангел, любуясь огнем в печке.
— Ну а что там хорошего? — допытывалась Катя.
— Войны не бывает, все любят друг друга… много фруктов… воздух такой чистый, почти сладкий… круглый год тепло…
— А если там так хорошо, чего ж ты сюда приехал? А? — не без внезапного ехидства спросила светловолосая учительница.
Ангел пожал плечами. Помолчал пару минут.
— Из любопытства… — признался он. — Странным казалось, что из этой страны после смерти никто в Рай не попадает.
— Как это не попадает?
— Выходит, что все — страшные грешники, — пояснил он.
— У нас?! Грешники?! — негромко возмутилась Катя, и тут же голос ее изменился, успокоился, и уже совсем по-другому, твердо она сказала: — А в рай они не попадают, потому что рая нет!
— А что, ад есть? — спросил ангел.
— И ада нет!
— А куда же они тогда после смерти?
— А в землю! Мы их закапываем, и они растворяются в земле, помогая в ней формироваться чернозему.
— Нет, — спокойно возразил ангел. — Это ты про тело говоришь, а я про другое — про душу. Душу же вы не закапываете!