Особенно,... 
144 
Хауэрд Соломен внимательно смотрел на нее.
– Мы раньше не встречались?
Джейд кивнула, набрала в легкие побольше воздуха.
– Лет десять назад, – сообщила она. – Я приехала сюда на пробы. Вы что-то делали на студии, либо были агентом, точно не помню.
Хауэрд сочувственно покачал головой:
– Не вышло, да?
– Хауэрд! – возмутилась Поппи. – Джейд Джонсон – одна из лучших фотомоделей в стране!
Но на Хауэрда эти слова не произвели впечатления. Он был убежден: каждая женщина хочет стать кинозвездой. Как же, великая американская мечта!
– Вы извините моего мужа, – сказала Поппи, обворожительно улыбаясь. – Он ничего не понимает. Лично я от новой рекламы «Клауд» в полном восторге. Антонио – великолепный фотограф. А простых смертных он когда-нибудь фотографирует?
Джейд удалось унести ноги через час, и за это время Поппи стала ее новой лучшей подругой.
– Мне очень рано вставать, – сказала она, извинившись.
– Позвоните мне, – настойчиво повторил Зеппо. – У меня есть что вам предложить.
– Позвоните мне, – сказал Хауэрд, – если передумаете насчет кино.
– Позвони мне, – сказала Поппи. – Посидим за ленчем. – Позвони мне, – сказала Беверли, подмигнув всем лицом. – Лучше всего завтра.
Она вбежала на стоянку, где, ожидая свою машину, оживленно спорили Пенн Салливен – актер, с которым ее знакомила Беверли, – и Фрэнсис Кавендиш, агент по подбору актеров.
До слуха Джейд донеслось:
– Я тебе не какое-то бездомное убожество, я классный актер.
И в ответ:
– Как скажу, так и сделаешь.
Все еще препираясь, парочка забралась в «Мерседес» и с ревом умчалась в ночь. Джейд снова осталась одна. Естественно.
– Сядьте рядом со мной, – распорядился Захария Клингер, когда Беверли появилась в его гостиничном бунгало через несколько минут после него самого. Свою машину она оставила парковщику перед входом в отель. Его привез лимузин с шофером.
– Мне удобнее здесь, – возразила она, устраиваясь на диванчике напротив него. – Где ваши подружки? Вы развезли их по домам?
– Я хочу, чтобы вы сели рядом со мной, – повторил он.
– Хотеть не вредно, – пошутила она.
– Не надо играть со мной в игры, мисс д'Амо. Скажите мне, чего хотите вы, а детские долгие игры мы оставим детишкам.
– Я, мистер Клингер, хочу быть звездой, только оч-чень большой. Такой большой, что вы и представить не можете.
– Тогда сядьте рядом, а там поглядим.
– Обещания меня не устраивают.
– Что же вас устраивает?
– Дела. Сделайте что-то для меня, тогда и я сделаю что-то для вас.
– Согласен. Но кое-что я хотел бы получить прямо сегодня.
– Не выйдет. Зря вы отослали ваших подружек. Вот они точно много чего могли для вас сделать.
– Сделают, сделают. А вы будете сидеть рядом со мной и смотреть. Я к вам и пальцем не прикоснусь. И они тоже. Если сами не попросите…
Э-э, да он извращенец! Беверли согласилась. Терять ей было абсолютно нечего, а выиграть она могла много.
– Я устала, – пожаловалась Поппи.
Не он устал, а она. Здорово! Целый день полировала задницу, оторвала ее от кресла, только чтобы в очередной раз расколоть его на украшения и слопать ленч со своим бабьем.
Вслух же он сказал:
– У меня был трудный день. Вымотался так, что ноги не держат.
Поппи хихикнула.
– Неужели мы оба так устали, что не сможем побаловаться?
– Прости, дорогая, но сегодня поднять меня сможет разве что Арнольд Шварценеггер.
Она снова хихикнула.
– Ты такой хохмач!
– Стараемся.
– Да уж мы знаем, котюнчик, знаем!
Чем-то он ей для разнообразия угодил. Интересно, чем?
Они подъезжали к дому. У массивной металлической решетки он остановил машину и нажатием кнопки открыл ворота.
– Хауэрд? – в голосе Поппи послышались печальные нотки. – Ты меня любишь?
– Что это еще за вопрос? Ты же знаешь, что люблю. Дурацкого сюсюканья он терпеть не мог.
Они уже въехали на свою территорию.
– Съедь на обочину, – шепотом попросила она. – Останови машину, Хауэрд. И представь, что мы – школьники-старшеклассники.
– Что?
– Давай.
Неохотно он повиновался. Поппи не из тех женщин, с которыми вступают в пререкания – разве что есть желание провести бессонную ночь.
Едва он выключил двигатель, она голодным кроликом кинулась ему в колени.
– Что ты делаешь? – взревел он, когда она вцепилась в молнию его брюк.
– То, Хауи, что ты любишь больше всего на свете.
144 
