48 
Мужчины с изумлением посмотрели на Сван. Доктор откашлялся:
– Ну что ж, в конце концов решать вам. Но вы уверены, что сможете удержать внучку в своем доме и не дать ей причинить себе вред? Только в этом случае вы можете позволить себе не давать ей лекарства.
Сван долго молчала, потом ответила:
– Выписывайте рецепт. Я буду давать ей то, что вы сочтете нужным.
Мужчины ушли. Я почувствовала, как пальцы бабушки касаются моего лица, и открыла глаза. Она присела на мою кровать. Запах ее духов ворвался в мое сознание. После этой ночи меня всегда будет от него тошнить.
– Когда я была маленькой, – негромко начала она, словно рассказывала мне сказку на ночь, – я научилась плакать беззвучно, чтобы мужчины, приходившие в дом моей матери, не могли меня найти.
Я медленно моргнула, внутри у меня все горело. Моя бабушка плакала?!
– Они не слишком жаловали маленьких девочек или проявляли к нам излишнее внимание. Я научила и Матильду плакать тихонько. У нас с ней был один отец, но никого из нас он не защищал. Что же касается наших матерей… О них он тоже не заботился. Мать Матильды работала на мою мать и, разумеется, была цветной, поэтому она вообще ничего не значила для нашего отца. Она умерла молодой, поэтому моя мать, твоя прабабушка Эста, воспитывала Матильду.
Вообще-то, мама собиралась отослать ее в приют для цветных детей в Эшвилле, но я умоляла ее этого не делать, и в конце концов она согласилась оставить Маильду. «Пока ты будешь себя хорошо вести, я позволю тебе держать ее», – сказала она, как будто рабство еще не отменили и один человек мог владеть другим. С точки зрения моей матери, мы все были ничем не лучше рабов. В конце концов, она ведь зарабатывала на жизнь тем, что продавала женщин мужчинам.
С тех самых пор мать говорила всем, что Матильда – моя цветная горничная, и завсегдатаи ее заведения находили это очаровательным. Но мы с Матильдой знали, что у нас один отец и что полагаться мы можем только на самих себя. Мы вместе находили самые укромные уголки в доме, чтобы было, где спрятаться. Другие женщины никогда не могли нас найти. – Сван помолчала. – И мужчины тоже не могли.
Бабушка взяла мою забинтованную руку в свои. Я думаю, она не сомневалась в том, что я слишком накачана лекарствами, чтобы запомнить этот страшный рассказ. Но каждое ее слово навсегда осталось в моей памяти.
– Когда родилась Клара, нам с Матильдой было около пяти. Наш отец, А. А. Хардигри, в этот день напился и проводил время внизу, в компании одной из женщин, которая работала на мою мать. Мы с Матильдой спрятались в шкафу в коридоре и подсматривали за ним, когда он выходил из ее комнаты. Его одежда была застегнута кое-как, от него разило спиртным и потом, и все равно он казался красивым мужчиной. У него были руки каменотеса, но одевался он так изысканно, что каждый понимал с первого взгляда: этот человек никогда больше не будет долбить камень. Он владел каменоломней и построил город для своих рабочих. Он правил как король. Мы смотрели на него с восхищением, благоговением и ужасом.
Внезапно мы услышали какой-то звук с верхней площадки лестницы. Моя мать каким-то образом сумела подняться и выйти в коридор. Она цеплялась за перила, смотрела на него, проклинала его и плакала.
Окровавленная ночная рубашка липла к ее телу, у неё были длинные темные волосы, как у нас с тобой, и холодные синие глаза. Она была удивительно, пугающе красивой! «Я только что родила тебе вторую белую дочь! – кричала она. – Неужели это ничего для тебя не значит?»
Он откинул голову назад и улыбнулся матери, как будто рождение Клары было всего лишь шуткой. «Имеют цену только сыновья и мрамор, – ответил он. – А какова цена дочери шлюхи? Она ни черта не стоит!»
Сван помолчала, гладя пальцами повязку у меня на руке.
– Я полагаю, что именно в эту ночь мать решила спасти нас всех от той судьбы, которую он нам уготовил. Она должна была что-то сделать – для себя, двух своих дочерей и их маленькой темнокожей сводной сестры. На следующее лето, в разгар страшной засухи, моя мать разбудила нас среди ночи и отправила в лес – меня, Матильду и малютку Клару – под присмотром одной из женщин. Женщина торопливо вела нас вверх по холму, через лес, но потом вдруг расплакалась. Она боялась ночного леса, безмолвия гор, но боялась она и моей матери, поэтому она просто бросила нас там.
Мы с Матильдой брели в темноте, по очереди неся на руках Клару. Мы понятия не имели о том, что происходит. В то лето на холмах вырубали лес, оставались только голые некрасивые пни, и мы видели город как на ладони, собственно, городом это тогда назвать было трудно. В небе вспыхивали зарницы, освещая горстку лачуг и деревянных домишек, составлявших в то время Бернт-Стенд.
48 
