81 
Он отказался от предложения Урсулы поселиться в доме. Она решила отвести ему бывшую спальню отца. Но Квентин облюбовал полуобставленную квартирку в бывшем курятнике, рядом с мастерскими. Пыль от глины Ледбеттеров проникала во все щели, а жар от Лизиной печи нагревал воздух в двух маленьких комнатках. Кондиционер, установленный на окне, не работал, на плите нагревалась только одна конфорка, а бачок в туалете подтекал.
“Это испытание”, – мрачно решил Квентин. Он открыл единственное крошечное оконце и дверь, установил электрический вентилятор, который ему дала Урсула. Квентин старался проводить в помещении как можно меньше времени. Только так он мог удержаться и не начать приводить все в порядок. Разговаривать с Урсулой он тоже не хотел. “Она недовольна тем, что я рядом. Она меня ненавидит”.
Артур ходил за ним по пятам, словно щенок, большую часть времени не раскрывая рта, думая об эльфах, о которых ему рассказал Квентин, и о том решении, которое он должен был принять. Он часто подходил к скульптуре, гладил ее, перестал есть, стал еще молчаливее и тише. Всякий раз, когда Квентин пытался поговорить с ним о будущем, Артур бледнел.
* * *
“Я могу положить этому конец”, – принялась я уговаривать себя. Ведь я могла бы просто сказать Квентину, чтобы он уехал, оставил нас в покое. Именно так я и должна была бы поступить в самом начале. Но как я объясню все Артуру? Он решит, что Квентин умер. В хрупком мире моего брата каждый мог умереть в любое время. Я не знала, что предпринять, и ночами ворочалась в постели без сна. Однажды мне приснилось, что у меня больше нет дома, а Артур лежит, избитый до смерти, рядом с могилами мамы и отца.
Я буквально вылетела из дома в теплую ночь, освещенную мягким желтым светом луны, несколько раз глубоко вздохнула, подошла к водопроводному крану во дворе и плеснула в лицо ледяной водой. Я опустилась на колени, босая, в одной ночной рубашке, и подняла голову. И сразу же увидела Квентина, идущего через пастбище. Я вскочила.
Он подошел к скульптуре и встал к ней лицом, заглядывая в глаза Медведице, созданной его отцом из старого железа. Квентин ссутулился, но даже в мягком лунном свете в его фигуре я ясно разглядела и силу, и признание собственного поражения. Он казался таким одиноким. Я прижала руку к груди и тихонько скользнула в тень деревьев у ограды.
“Я бы выслушала тебя, если бы ты мог все рассказать мне. Я бы и сама все тебе рассказала, если бы ты мог выслушать”.
Квентин услышал шорох моих шагов и обернулся. Я не сомневалась, что он видит меня в белой рубашке, с прижатой к сердцу рукой, словно умоляющую о снисхождении. На какое-то мгновение мне показалось, что он подойдет ко мне. Но Квентин развернулся и ушел к себе.
Мы никогда не говорили с ним об этой ночи.
– О чем он беседует с этой штукой? – спросил Квентин, разглядывая Артура, усевшегося на бетонный постамент и раскачивающегося взад-вперед. Его губы все время шевелились, как будто брат вел долгий серьезный разговор, затерявшись в своем одиноком мире.
– Каждый день на закате он разговаривает с Медведицей. Это привычка. Когда Артур был совсем маленьким, это его утешало. Но теперь он говорит, что пытается успокоить маму-медведицу. Сегодня днем я спрашивала его, не готов ли он принять решение. Артур ответил, что Медведица все еще думает.
Квентин вытянулся в старом кресле, глядя на меня с тревогой.
– Ты тоже с ней разговариваешь?
Я помедлила с ответом, не в силах признаться ему, это казалось слишком личным.
– Любой, кто пробудет рядом с Медведицей подольше, начинает с ней разговаривать. Человек просто ничего не может с собой поделать.
Квентин нахмурился.
– Я никогда не говорил ни с одной из скульптур моего отца и никогда не чувствовал, что они живые.
– Ты понимаешь, что Медведица значит для нас? – спросила я.
– Воспоминания детства, я так полагаю.
– Все не так просто и однозначно. – Я встала с кресла и села на ступеньки крыльца у его ног, подняв к нему лицо, словно в молитве.
Если бы мне только удалось объяснить ему. Может быть, мы смогли бы стать друзьями, наши семьи могли бы подружиться, возникло бы чувство, за которое мог уцепиться Артур вне зависимости от того, что будет со скульптурой.
– Не представляю, что сказал бы тебе мой отец, но я уверена, что он захотел бы поступить правильно, – горячо начала я.
Я не могла удержать руки, жестикулировала, почти касаясь его брюк, готовая взять его за руки, лежащие ладонями кверху на коленях. Квентин нагнулся ко мне и слушал внимательно, чуть хмурясь. Его большие серые глаза не отрывались от моего лица.
81 
