Особенно,... 
98 
– Вы предлагаете мне изолироваться от окружающего мира? Заточить себя в келью отшельника? Отказаться от самой жизни?
Спорить с ним было бесполезно, и все оставалось попрежнему.
Георгий в душе переживал из-за так и не возобновившихся отношений с детьми, изоляцию от них и внука. Они словно забыли о его существовании. За три года ни разу не поздравили даже с днем рождения, хотя Мартов с Литой не забывали отправлять им открытки к всевозможным праздникам. Разговоры по телефону были слишком короткими и заходили в тупик после того, как исчерпывался набор вежливых фраз о самочувствии и погоде. Нельзя сказать, что Георгий не находил себе места от случившегося. Просто время от времени он чувствовал душевную пустоту, которую не могла заполнить даже Лита. Он упрямо не желал проводить никаких аналогий, не признавая собственных неисправимых ошибок. Сердце все чаще щемило, Мартов стоически переносил боль в себе.
Однажды он попросил Сашу отвезти его на кладбище. Парень не привык обсуждать просьбы хозяина, только внимательно посмотрел на сидящего рядом Мартова. Поникший, подавленный, что с ним? Этим маршрутом они не ездили чуть больше трех лет. Да, Георгий давно не был на могиле отца, вообще на кладбище, где кроме Мартова-старшего была похоронена и Светлана. Георгий не поверил Стебловой, когда та намекнула, что его жена хотела покоиться не здесь, а рядом со своими родителями. Он тогда непонимающе уставился на Елену Васильевну и почему-то спросил:
– А я?
Вопрос остался без ответа, и теперь могилы двух близких людей были не рядом, но на одном кладбище. Почему-то возникла необъяснимая потребность попасть туда. Сначала купленные по дороге цветы он положил на могилу Светланы. Постоял несколько минут, мысленно общаясь, рассказывая о том, что происходит в его жизни. Спрашивал, где покоится ее душа. Поднял глаза к небу и прошептал:
– Надеюсь, ты давно в раю. Ты не сделала ничего непростительного. Просто любила. – Мартов коснулся губ кончиками пальцев, потом прикоснулся к холодному черному мрамору. Повернулся и быстро пошел прочь. Теперь к отцу. Он не заходил к нему несколько лет. Когда хоронил Светлану, было не до того, а потом он предпочитал просто вспоминать. Сжимая в руках букет нарциссов, он вдруг подумал, что было бы человечнее, если бы он не так резко и бесстрастно воспринял сообщение о смерти матери. Словно какой-то клапан открылся, и стало невыносимо от нахлынувшего потока вины. Мартов ускорил шаг и быстро оказался у знакомого памятника. Зачем-то посмотрел по сторонам. Боясь признаться себе в этом, он искал глазами могилу матери. Он положил бы эти цветы на ее могилу. Молча, без слов, с этими кричащими слезами на постаревшем лице. Чуда не произошло. Нарциссы беспорядочно упали, рассыпались на надгробии отца, а Георгий, почувствовав удушье, присел на лавочку у оградки. Рванул ворот рубахи, пытаясь облегчить дыхание. Что-то случилось с ним сегодня. Это настойчивое желание приехать сюда. Потом он отключился. Перед глазами проплыли, быстро сменяя друг друга, картины из детства. Улыбающийся отец приглашал его куда-то. Вдруг из белого, яркого сияния вышла мама. Она протягивала к нему руки, и беззвучные слезы бежали по ее щекам. Мартов пытался подойти к звавшим его поближе, но родители стали удаляться. По мере того как расстояние увеличивалось, силуэт матери становился все более размытым. Это заставило Георгия побежать за ускользающим образом. Ему обязательно нужно было сказать ей, что он наконец перерос свои обиды и просит прощения за столько потерянных лет. Он не представлял, какие слова нужно ему подобрать для того, чтобы мать поверила в его искренность. Он бежал все быстрее и вдруг стал задыхаться. Словно удушливая петля затягивалась на горле. Яркая мозаика закружилась перед глазами, и снова стало легче дышать. Открыв глаза, увидел, что лежит на откинутом переднем сиденье своей машины, а Саша громко разговаривает по мобильному. Мартов пошевелился и потихоньку сел.
– Георгий Иванович, мы так не договаривались! – тут же присел перед ним Саша. – Сейчас ваш врач с медсестрой примчатся.
– Все в порядке, зачем поднимать такой шум?
– О чем вы говорите? Я вас на руках до машины нес. На лицо смотреть страшно было: серое, неестественно обострились черты. Я, как олень, бежал, все время обращался к вам по имени, а вы ни звука. – Саша проглотил мешавший говорить комок. Подрагивающими руками вытащил сигарету из пачки. – Я отойду чутьчуть, покурю, сил нет. Кажется, сейчас всю пачку оприходую.
98 
