— Дорогая! — позвал он. — Мы дома.
Я прошел за ним в роскошную гостиную с восточ-ными коврами, мебелью, украшенной позолотой, книж-ными полками и картинами с обнаженными европей-скими женщинами в окружении херувимов. В центре этой комнаты стояла Эдвина Хэбершем Джекобс, ма-ленькая, пухлая, вызывающе белокурая. Она посмотре-ла на меня чуть прищурившись, как персидская кошка смотрит на птицу. На ней был белый брючный костюм, украшенный золотым поясом на бедрах. Я вынужден был отдать должное смелости этой женщины, реши-тельно подчеркнувшей свою большую задницу. Но в то же время мне было не по себе. Я не ждал от нее теплого приема. Какая богатая баба обрадуется, если муж посе-лит в квартире племянника?
— Добро пожаловать домой! — Она поцеловала Ала и изучающе посмотрела на меня. — Итак, в нашей банде пополнение? Отличная работа, Ал. Я тобой горжусь.
— Он мужественно защищался, но я не сдавался. — Ал взял меня за руку. Я был слишком удивлен, чтобы вырываться. Значит, это его жена хотела, чтобы я при-ехал? — Эдвина, позволь представить тебе моего пле-мянника мистера Николаса Якобека. Ник, позволь тебе представить мою жену, Эдвину Хэбершем Джекобс. Итак, представления окончены. Теперь можете вцепить-ся друг другу в глотку.
Он отступил в сторону. Я протянул ей руку. Она по-жала ее, и это пожатие оказалось крепким, как у водите-ля грузовика. Не выпуская мои пальцы, Эдвина продол-жала рассматривать меня спокойными кошачьими гла-зами.
— Очень приятно, Николас, — твердо сказала она.
— Взаимно, — ответил я и кивком указал на карти-ны с херувимами. — Фон Хостерлитц, верно?
— Правильно.
Я достал из своего мешка длинный футляр.
— Твое мачете?
— Моя флейта.
Мне показалось, что Эдвина втягивает в себя воз-дух, словно пылесос. Ал прижал ладонь к губам и за-кашлялся. Эдвина еще раз осмотрела меня от носков старых ковбойских сапог до подстриженных ножница-ми темных волос, которые доходили мне до плеч. Она неожиданно протянула руку, взяла мои разбитые паль-цы в свои и повернула их, изучая следы ударов.
— Мне кажется, ты слишком умен, чтобы действо-вать так глупо. Мы должны будем научить тебя иначе сражаться за то, во что ты веришь.
— Некоторые люди понимают только это. — Я вы-бросил вперед сжатый кулак.
Эдвина и Ал обменялись взглядами, означавшими, что им попался совершенно сырой материал, вооружен-ный куда более сильной философией, чем они ожидали.
— Это обсудим завтра, — вмешался Ал.
Они повели меня в гостевую спальню, выглядевшую так, словно в ней ночевали только девчонки.
— Здесь обычно останавливаются моя мать и сестры, когда навещают нас, — сказала Эдвина. — Но теперь комната твоя. Мы постараемся как можно быстрее все здесь переделать. — Она указала на мой вещевой ме-шок. — Есть что-нибудь такое, что ты хотел бы повесить на стену прямо сейчас, чтобы комната не выглядела такой девчачьей?
— Черепа.
Эдвина не пропустила удар:
— Человеческие?
— Койотов. Я нашел их в пустыне.
— Отлично. Я скажу моему декоратору, чтобы он обратил внимание на стиль Среднего Запада. Или поду-мал о жертвоприношениях язычников.
Я смутился и ничего не сказал. За моей спиной Ал несколько раз фыркнул, потом громко расхохотался.
— Господи, вы двое — это нечто! Простите. Прости, Ник. Я знаю, так не годится… — Его смех превратился в стон. — О господи, мне так жаль твою мать! Мою сестру Марджи. Жертва… Именно жертвой она была. Она при-несла себя в жертву самым дурным побуждениям и со-циальным стигматам, которые не имеют никакого смыс-ла. — Он закрыл лицо ладонями. — Если бы только я нашел ее раньше! Ник, прости меня. Тебе нужна была помощь, а ты ее не получил. Я рад, что ты здесь, но мне так жаль, что Марджи нет с нами.
Эдвина подошла к нему и обняла за шею. Он тоже обнял ее, всхлипывая, и они застыли так. А я был чужа-ком, который не мог заплакать, не мог попросить о помощи, просто не знал, как это делается. Я стоял рядом с ними, не имея возможности войти в этот круг дове-рия, и завидовал им.
— Иди сюда, — вдруг приказал Ал. Он вытер лицо и потянулся ко мне. Я не сумел отойти. Он обнял меня одной рукой, другой продолжая обнимать жену. — Если кто и заслуживает сочувствия, то это ты, Ник, а не я.
— Не нуждаюсь я ни в каком долбаном сочувствии! — Мой голос сорвался. Но я не отодвинулся.
Ал только крепче обнял меня и посмотрел на Эдвину:
— Скажи Нику, как заведено у нас в доме и каким мы хотим видеть мир.