Последние отзывы

  36  

Она кивнула:

— Один за всех и все за одного. Все очень просто, Николас.

И тут мне многое стало ясно. Если я хотел остаться, то должен был исполнить свою роль. Я пожал плечами:

— Если вам от этого будет легче, то я могу держать черепа в ящике комода.

Эдвина еле заметно улыбнулась:

— Попробовал бы ты повесить их на стену!

Ал и Эдвина представили меня Хэбершемам.

— Считай это загородным дебютом в обществе, — сказала Эдвина с усмешкой. — Другими словами, если ты намерен вести себя как подонок, то Ал хочет, чтобы ты сначала продемонстрировал свои фокусы моей семье.

Мы полетели в Мэриленд. Ал купил мне костюм. Я бросил его в мужском туалете аэропорта и надел по-тертые джинсы и поношенную джинсовую куртку с над-писью «Дьявол» по-испански на одном плече. На лице Ала появилось суровое выражение, но он выдавил из себя улыбку.

— Никаких проблем. Я с уважением отношусь к фи-лософии протеста и желанию следовать собственному стилю.

Но Эдвина не стала со мной церемониться:

— Ты должен нам двести баксов за костюм.

— Можно подумать, вам нужны эти деньги! Я не просил покупать мне костюм. Он мне ни к чему. Это не мой стиль. Я не хочу появиться разодетым только затем, чтобы Алу не было за меня стыдно.

— Послушай, Дьявол, давай-ка выясним все до конца. Ал купил тебе костюм, потому что думал, что в нем ты будешь чувствовать себя лучше. Он сделал это ради тво-его блага, понял?

Я не знал, что на это ответить, поэтому сделал вид, что мне плевать.

Оказалось, что с Хэбершемами довольно легко ла-дить. Они взглянули на меня один раз, обделали свое шелковое нижнее белье и отправились пить мартини. Во всяком случае, я так это понял. Я на самом деле былподонком и старался изо всех сил казаться крутым. Я даже разговаривал с мрачным латиноамериканским акцентом, что делало меня похожим на мафиозо из пло-хого фильма.

В самолете по дороге домой Эдвина выпила два бо-кала джина с тоником и даже высосала джин из оливок.

— Я бы сказала, что все прошло хорошо. Ал смотрел в окно и ничего не ответил.

Я чувствовал себя паршиво, но, разумеется, в этом не признался.

Далее последовало знакомство с семьей Джекобс. Ал так меня расхваливал, словно я был сокровищем, ко-торое он обнаружил на чердаке. Какая выдержка! Боль-шинство Джекобсов оказались представителями сред-него класса, очень приземленными; либо ревностными консерваторами, либо ревностными католиками, либо то и другое вместе. Я очень быстро понял, что Ал был в своей семье уродом. Не консерватором, скажем так. И не слишком религиозным к тому же — во всяком слу-чае, не на публике. Я должен был отдать ему должное. Он стоял рядом со мной с приветливым выражением на лице в холле отеля в центре города, где он организовал вечеринку в честь моего возвращения домой. Нелепый Ал и Дьявол.

На этот раз я был в костюме. Эдвина заставила меня надеть его. Но это не помогло.

Половина Джекобсов выглядела напуганной; другая половина плакала, молилась и бурно благодарила раз-нообразных святых за то, что они помогли Алу найти меня. Ни те, ни другие не вызвали у меня симпатии. Правда, я держал рот на замке и не испортил отличную вечеринку Ала одним простым вопросом, который мне все время хотелось ему задать: «Почему моя мать не могла положиться ни на одного из вас?»

В конце концов меня зажала в угол старая тетушка в габардиновом платье и шляпке с цветами.

— Ты ненавидишь нас всех и боишься, — прошепта-ла она с заметным польским акцентом. — Не лги мне, я сразу чувствую такие вещи.

Подумав минуту, я кивнул. Она вцепилась в мои паль-цы руками с проступившими синими венами, и у меня на ладони оказались четки из черных бусин.

— Я привезла их из Польши и сохранила. Они принадлежали моей матери и ее матери. В них все мо-литвы нашей семьи. Сохрани веру в нашу семью, в твою семью! — продолжала шептать она. — Когда ты набе-решься смелости, чтобы узнать правду о своей бедной матери, спроси меня. У других не спрашивай. Только я знаю все.

Это была тетушка Софи, сестра моего деда, послед-няя из иммигрантов Якобеков.

Она была права — я был настолько оглушен, что не набрался смелости спросить ее тогда. Да и позже тоже. Чем больше я об этом думал, тем труднее мне станови-лось задать простой вопрос.

С благородным высокомерием не так легко спра-виться.

Ал был молчаливым, серьезным типом, а Эдвина — воплощенный фейерверк. Нервная, суетливая, тщеслав-ная, она очень любила наряжаться. Но никакого дерьма и интриг. Она орала на меня по-латыни, и вскоре я вы-учил достаточно, чтобы орать на нее в ответ. Она таска-ла меня с собой в суд, чтобы я был под присмотром, так что первые несколько месяцев в Чикаго я наблюдал за их с Алом работой. У них была миссия. Они защищали идеалы, которые имели для них значение, — правду, справедливость, американский путь, что бы это ни зна-чило в реальной жизни.

  36