Особенно,... 
30 
Итан посмотрел на него из-под тяжелых бровей.
– Я сказал тебе, чтобы ты убирался.
– Но я знаю, что ты этого не хочешь. – Винс мило улыбнулся. – Все мы в таком напряжении из-за этой неприятности, папа, я понимаю, я понимаю, что ты переживаешь. Но это пройдет. У нас слишком многое поставлено на карту...
– Я хочу, чтобы ты убрался из конторы к завтрашнему дню, у меня другие планы на этот счет. И освободи свою контору в Тамараке к концу недели!
Улыбка сползла с лица Винса. Через всю комнату он пристально посмотрел на своего отца, который стоял сгорбившись у своего стола.
– Ты пожалеешь об этом, – сказал, наконец, Винс. – Мне принадлежат акции компании.
– Ну и что ты с ними будешь делать? – презрительно спросил Итан. – Потребуешь голосованием решать вопрос о твоей работе? Кто же будет голосовать против меня?
Винс медленно кивнул.
– Ты выиграл, но собрания, которое тебя бы порадовало, не будет. Если бы мне надо было, я бы потребовал его проведения.
Итан ждал; он знал, это было еще не все.
– Мне нужны будут деньги. Проще всего продать мои акции.
– Я их куплю, – сразу же ответил Итан. – Позвони юристу и скажи ему завтра приехать сюда.
Винс открыл дверь. В этот момент Итан почувствовал гордость за своего сына, видя, как тот мгновенно смирился с неизбежностью. Он увидел его прежним, быстро и собранно принимающим решения, без видимого сожаления. Это наша общая черта, подумал Итан; иногда так ясно проявляется, что он мой сын.
– Ты мог бы пожелать мне удачи, – сказал Винс, стоя в дверном проеме.
Гордость Итана сникла и слезы снова навернулись на глаза. Он подумал, каким ребенком был Винс: самый красивый из всех его детей, раньше всех начал ходить и говорить, у него была ослепительнейшая улыбка. Самый умный, самый очаровательный, самый жадный.
– Держись подальше от молоденьких девочек, – сказал он.
Винс вышел.
Ярость бушевала в нем. Он пересек гостиную, прошел в столовую и рассерженно обошел все комнаты в доме. И хотя не жил здесь с восемнадцати лет, но еще думал об этом месте, как о доме, а теперь должен был оставить его навсегда. И не испытал никакого сожаления ни о чем, кроме Тамарака.
Он был в ярости из-за Тамарака. Тамарак принадлежал ему, отец отдал ему его. Итан забавлялся с Тамараком лет двадцать, разрабатывая его на свой лад. Теперь наступила очередь Винса. У него были свои планы, бюджет, расчеты. Итан не имел представления о размахе идей Винса: под его руководством Тамарак должен был превратиться из маленького, приятного горного курорта в город со скоростными шоссе, импозантными отелями и роскошными магазинами: в сверкающую приманку для членов королевских семей и для самых состоятельных прожигателей жизни со всего света; город, который дал бы все, что угодно, тем, кто мог себе это позволить. Разумеется, город дал бы еще больше: он стал бы рогом изобилия богатств для «Четем Девелопмент Корпорейшн» и, в частности, для Винса Четема.
Таким был план Винса. Семья строила и другие планы будущей реорганизации компании, в соответствии с которыми Чарльз становился президентом «Четем Девелопмент» в Чикаго, когда Итан удалится от дел, а Винс – вице-президентом «Четем Девелопмент» и президентом «Тамарак Компани». Все было решено; никто не возражал, и деятельность Винса в последние два года была подготовкой для его переезда в Тамарак. Он собирался сделать Тамарак самым захватывающим проектом десятилетия, и вследствие этого, а также потому, что проект был бы таким эффектным, он явился бы также трамплином ? хотя никто еще не знал об этом – для превращения Винса в политика.
Но отцу потребовалось лишь полминуты и несколько слезливых фраз, чтобы вырвать это у него из рук.
Он оставил дом Итана и автоматически повел машину на полмили дальше к дому, где жила Анна, куда ездил дважды в неделю в течение почти двух лет. Припарковав машину за квартал, как всегда, вошел в дом через боковой вход сильной и уверенной от злобы походкой. Злость настолько захватила все его чувства, что он не мог сосредоточиться. «Сука, – думал Винс, шагая через две ступеньки по лестнице на второй этаж. – Чертова сука». Но как только он сделал Анну объектом своей ярости, его мысли перескочили на отца. Негодяй. Выбросить, как какого-нибудь слугу. В холле наверху он наткнулся на столик, лампа упала на пол и разбилась. Он бросил все как есть. Выгнал! Своего собственного сына! Но его гнев уже переместился на Чарльза – мягкотелый сукин сын; ничего не случилось бы, если бы тот стоял на моей стороне и сказал всем, что она врала – и потом на Мэриан:
30 
