105 
Питер как раз заканчивал возиться на кухне, приготовив обед и включив таймер духовки, когда появилась Эллисон. Он планировал провести день в гостиной, у огня, поджидая ее, и встретить, когда она приедет. Он даже купил зонтик на случай дождя.
И вот она здесь, промокшая до нитки.
– Привет. Эллисон, извините. Я был на кухне и не увидел вас.
– Я приехала раньше, чем думала. У меня даже нет зонта. Мне нужно было…
Эллисон покачала головой, и капли воды сорвались с золотисто-рыжих волос и потекли по мокрым, холодным щекам. Она старалась не дрожать.
Эта дрожь началась накануне вечером, в теплой квартире, через несколько мгновений после разговора с Питером. Сердце поскакало галопом, и она вспомнила внезапный, неожиданный приступ паники, охвативший ее, когда она собралась начать снова ездить верхом. В то летнее утро Эллисон успокоила панику заклинанием: «Ничто, ничто».
Если она запаникует сейчас, мантра не поможет, потому что нельзя сказать «ничто» о властных чувствах, которые ожили в ней благодаря Питеру.
Но она и не паниковала. Она лишь дрожала и с ужасом думала о мокрых волосах и лице.
– Снимайте пальто.
– Спасибо.
Эллисон с трудом расстегивала скрипящие влажные пуговицы своего дождевика без подкладки, ища, о чем бы заговорить.
Самой естественной темой после погоды, был, разумеется, Белмид. Но Эллисон была не в состоянии с энтузиазмом распространяться ни об элегантном, отделанном мрамором вестибюле, ни о люстрах от Лалика, ни о кентширском старинном зеркале – не говоря уж о том, чтобы посмотреться в него! – ни об обоях, несущих ощущение весны. Эллисон не могла вымолвить ни слова про это милое, романтическое строение, потому что оно было ее творением. Эллисон сделала его милым для Питера и для всех других женщин, которых он сюда приводил.
«Скажи же хоть что-нибудь, – подстегнула себя Эллисон. – И перестань дрожать. И даже не думай о том, что промокшая шелковая блузка цвета слоновой кости сделалась прозрачной, а сексуальные кружева под ней превратились в нечто большее, чем туманная тень. А под кружевами, полностью обозначившись, проступили твои груди, очень замерзшие и чуть подрагивающие».
Красивым темным глазам стоило только посмотреть.
– А где Оладья?
– Она спит на кухне на своей художественной подушке, подзаряжая батарейки. – Глаза Питера не отрывались от глаз Эллисон, вообще не двигались. – У Оладьи был очень напряженный день.
– В самом деле?
– Он начался рано утром с поездки в салон красоты для собак в Беверли-Хиллз. Вне всякого сомнения, огромное развлечение. Потом ей по вполне понятным причинам все время приходилось быть начеку, пока я делал запеканку.
– И возможно, она помогла вам поставить во все вазы свежие розы. – Из мраморного вестибюля Эллисон видела две лаликовские вазы, в которых были со вкусом расставлены цветы.
– Да. – Питер замолчал. Как глупо! Эллисон мерзнет, смущена, и ей в самом деле надо раздеться и принять горячую ванну. – Эллисон…
– Да?
– Позвольте я принесу полотенце, чтобы вытереть волосы. – Питер исчез в туалетной комнате и вернулся с пушистым бледно-розовым полотенцем из роскошного комплекта, который Эллисон выбрала в «Прейтези».
Питер не отдал полотенце Эллисон. Вместо этого он осторожно стал вытирать намокшие золотисто-рыжие кудри, в первый раз прикасаясь к ней.
– Не слишком грубо?
– Нет. – «Нет. Так ласково, так нежно». Эллисон подняла взгляд и встретилась с темными, нежными, ласковыми глазами, полными желания. – Питер…
Эллисон подняла лицо, приглашая его губы, подавая недвусмысленный сигнал желания и готовности.
– Эллисон…
Кожа у нее была прохладной от дождя, но под самой кожей Эллисон была теплой, мягкой и трепещущей от страсти. Питер встретил ее отклик, страстный, возбужденный, с тихим смехом радости и почувствовал, как на него накатывает мощная волна желания.
Как он ее хотел! Но не сломил ли он ее отчаянным требованием своего желания? Чем крепче Питер прижимал к себе влажное, теплое тело Эллисон, тем настойчивее его губы исследовали губы Эллисон, тем ближе она придвигалась, все больше открываясь для него. Но не причиняет ли он ей боль? Не торопит ли события?
Питер отстранился. Надо узнать, чего хочет Эллисон, узнать о ее желаниях, ее привычках, а не следовать своим. Эллисон как будто тоже хотела его сейчас, всего его, но, может, он слишком поглощен своей страстью?
Питер посмотрел Эллисон в глаза, которые чуть дрогнули, потому что он внезапно прервал поцелуй, увидел ее разрумянившиеся щеки и мягкую, уверенную улыбку на ее губах.
105 
