43 
Маринка после уроков оставалась у Зингеров: обедала, делала уроки. Она постоянно восхищалась тетей Соней, которая никогда не повышала голоса, умела спокойно объяснять непонятное, знала столько интересных вещей, и тем, что здесь она слышит в свой адрес только похвалу и добрые слова. А дома сроднившаяся с дымящейся сигаретой мать будет называть ее тупой уродиной, точной копией отца-проходимца и заходиться в истерике о своей загубленной жизни. Марина удивлялась, что чужие люди видят в ней столько хорошего, а родной человек без конца говорит страшные вещи, суть которых ей была понятна не до конца.
– И не смотри на меня своими ведьминскими глазищами! – Резкая, несдержанная в словах Ольга готова была вцепиться в торчащие соломенные хвостики дочки. – Растишь вас, о себе забываешь, а ради чего? Попадется какой-то самец, и все мысли сосредоточатся только на трахании. Мозги из головы вон – сплошной зов природы. Что ты сидишь над этими уроками? Одна у нас дорога – к плите и пеленкам. Там твои физика и химия не нужны. Так что сильно не пыжься, как бы чего не вышло.
Такие монологи становились нормой каждодневного общения матери и дочери. Незначительно менялись слова, но суть оставалась постоянной. Нормальное существование становилось для Ольги чем-то из области фантастики. Молодая женщина опускалась в безвозвратную пропасть алкогольного дурмана, постепенно теряя человеческий облик. Став взрослее, Марина пыталась уговорить ее лечиться, но каждый раз натыкалась на полное нежелание матери изменить свою жизнь. Один из таких разговоров девочка запомнила на всю жизнь.
– Ты хочешь, чтобы я смотрела на мир трезвыми глазами? – страшно улыбаясь, как-то ответила Ольга.
– Что в этом плохого, мама?
– А то, что я не считаю себя алкоголичкой и тебе не позволю! Я завяжу в любой момент! А пока пила и буду пить, поняла?
– Брось, ради меня, – Марина чуть не плакала, видя, что ее слова вызывают у матери очередной взрыв раздражения.
– Еще чего, – ухмыльнулась Ольга. – Из-за тебя вообще все мои беды.
– Что ты такое говоришь?
– Что слышишь. И хватит учить мать жизни, моду взяла. Уйди с глаз, уродина, смотреть на тебя тошно…
Марина закрылась в ванной и долго плакала. Потом посмотрела в зеркало на свое опухшее от слез лицо, бесцветные прядки волос, собранные в хвост черной резинкой: «Конечно, я такая страшная… Поэтому она меня не любит. Если я не нужна родной матери, то буду ли вообще нужна кому-либо?»
С того дня Марина смотрела на свое отражение, подавляя растущую неприязнь к каждой черточке лица, каждой клетке тела. При этом она старалась не озлобляться по отношению к матери. Она прониклась к ней жалостью, хотела хоть чем-то облегчить ее страдания. А в том, что мать страдает, она не сомневалась. Девочка ждала ее поздних приходов, укладывала в кровать, снимала грязную обувь, одежду и беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Она долго не могла уснуть, провожая глазами блики от фар, изредка плывущие по потолку. А рядом на диване оглушительно громко храпела мать. Марина даже радовалась этим неприятным, лишающим покоя звукам – они означали, что та жива, проспится и завтра встретит новый день. «Когданибудь он не наступит для нее» – эта мысль все чаще приходила к Марине, но она гнала ее, стараясь думать о другом. О том, что ее мать одумается. Мечтала, что произойдет событие, которое полностью изменит их жизнь. Для этого нужно набраться терпения, без него никак не обойтись. Маринка укрывалась одеялом с головой, чтобы в кромешной темноте предаваться своим мыслям. Ее фантазии рисовали приход в их дом мужчины-хозяина, мужчины-опоры. И мама станет совсем другой. На самом деле ей не хватает именно этого чувства защищенности. Наверное, безуспешные поиски найти его и сломали молодую женщину, так и не познавшую женского счастья. Девочка съежилась от очередного приступа раскатистого храпа. Он возвратил ее в мрачную реальность.
Конечно, Ольга пыталась устроить свою личную жизнь. Только кандидаты попадались все больше из категории летунов: залетит, словно мотылек на свет, – и был таков, потом – любители разлить на троих. Там уже не до любви и высоких материй – выпить бы и, в идеале, чем-то закусить.
Единственный плюс ее, пропахшей алкоголем и дешевым табаком, – она никогда не приводила собутыльников в дом. Это было ее неписаным правилом, так что Марина ни разу не стала свидетельницей пьяных оргий. Хотя девочке вполне хватало созерцания полубесчувственной матери, вваливавшейся среди ночи в квартиру.
43 
