Их разговоры касались самых разных тем, но чаще Маринка с интересом слушала о том, что у подруги нового на личном фронте. Она вспоминала, что рассказы стали особенно яркими, когда в жизни Алисы появился загадочный Кирилл. К нему Марина испытывала необычайно сильное чувство ревности. Она понимала, что отношения со взрослым мужчиной перейдут рано или поздно в неизведанную ранее стадию. Это не робкий юнец, старающийся ловить каждое Лялькино слово. Кирилл подчинил ее, такую гордую, самолюбивую, амбициозную. Он постепенно отнимал у Марины то, без чего она не мыслила существования – ее Алису.
Впервые Марина услышала о нем еще летом. Алиса заканчивала первый курс, а ей только предстояли вступительные экзамены в училище. В то время Мариша еще подрабатывала уборщицей в соседней школе, и времени на общение у подруг было совсем мало. Алиса вскользь щебетала о том, какой он прекрасный и удивительный, не замечая, как загораются ревностью зеленые глаза подруги. Потом рассказы стали поверхностными, Лялька вообще не хотела говорить о своем увлечении. Это казалось странным, учитывая то, что раньше у девочек не было секретов друг от друга. Марина не позволяла себе серьезно размышлять над происходившим с Алисой, потому что полностью погрузилась в собственные проблемы. Она откладывала это до лучших времен, когда голова ее немного освободится после сдачи экзаменов.
Радости Марины не было конца, когда она поступила в медучилище. Ольга тогда лишь усмехнулась, пожимая плечами, мол, поступила и ладно. Алиса расцеловала ее в обе щеки, а Софья Львовна приготовила праздничный ужин. Еще тогда Марина заметила, что подруга явно тяготилась необходимостью сидеть за столом, поддерживать разговор. Лялька старалась выглядеть веселой, но внимательные глаза Марины видели, что та чем-то крайне озабочена и подавлена. Она удивлялась, что ни тетя Соня, ни дядя Захар не замечают странностей в поведении их дочери. Казалось, она едва дождалась окончания трапезы. И потом извинилась перед Мариной, сославшись на необходимость писать реферат, не захотела выйти с нею на прогулку.
Неприятное чувство не покидало Марину даже тогда, когда Алиса будто снова стала прежней. Мимолетом она обмолвилась, что рассталась с Кириллом, и тогда всю нервозность подруги Марина списала на это обстоятельство. А потом – смерть матери и, как факт, именно это сблизило их еще больше, чем раньше. Все вошло в привычное русло: долгие разговоры по вечерам. Появление очередной жертвы Лялькиной красоты обсуждалось с иронией и какой-то долей упоения. Алиса легко переходила от одного романа к другому, сохраняя трезвый ум и холодное сердце. Это было новое в ее поведении. Тогда-то Марина и поняла, что раскованность и легкость в бесконечном водовороте мимолетных страстей – бегство подруги от себя, от своей внутренней пустоты. Она возникла еще в пору встреч Алисы с Кириллом – Марина безошибочно определила это. Конечно, у них произошло то, что на какое-то время сломало Ляльку, превратило ее в мятущуюся, мстящую за свою поруганную надежду и душу. Марина не стала распространяться о том, до чего додумалась, наблюдая за подругой. Не стала задавать лишних вопросов. Она просто как всегда боготворила ее, считала символом красоты и счастья и была готова разделить с нею любые неприятности, которых не избежать в этой сложной жизни.
Марина училась, работала, а ее личная жизнь была похожа на ровную, блестящую гладь глубокого, холодного озера. Этой застывшей поверхности не касались дуновения даже легкого ветерка. Девушка была застенчива и не уверена в себе. В училище рядом с нею занимались в основном девчонки, а три самоуверенных юноши, попавших в этот женский коллектив, вели себя нагло и не вызывали в Марине каких-либо эмоций, кроме брезгливости. Особенно один из них был ей неприятен: Тимур. Невысокий, коренастый, смуглый, черноволосый, черноглазый – он за полгода учебы не обмолвился с нею ни единым словом. Если два его товарища время от времени отпускали непристойные шуточки в адрес практически каждой девчонки, и ее в том числе, то Тимур хранил олимпийское спокойствие и непроницаемую маску на лице. Словно считал ниже своего достоинства говорить с такой серой мышкой, как она. Он только многозначительно поднимал густые брови и пронзал девушку тяжелым взглядом. Марине в этот момент всегда хотелось убежать или провалиться сквозь землю. У нее холодели руки, и язык становился деревянным, неподвижным. Пока друзья Тимура отвешивали в ее адрес свои дежурные шуточки, она бледнела не от их слов, а от впивающейся в нее черноты глаз Тимура. Его лицо можно было назвать привлекательным, если бы не множество глубоких рытвин – следы буйства гормонов в юном организме – и неприятный жирный блеск. Резкий запах его одеколона вызывал у Марины желание зажать нос и пробежать мимо, а парень, как нарочно, стал подсаживаться к ней на занятиях.