Особенно,... 
50 
Любое суждение, сказанное сегодня вразрез с общепринятым убеждением свободнорожденной манипулируемой массы, будет восприниматься прежде всего как предательство свободы и прогресса, и тем скорее будет восприниматься так, чем более это суждение будет разумным и свободным.
Упаси Бог затронуть священных коров демократии: символический обмен, авангардное искусство, капитализм как высшую фазу развития человечества — вы немедленно станете врагом свободы. Лучшие люди свободного общества объявят вас ретроградом и отщепенцем — ведь им надо отстаивать свою коллективную свободу.
Индоктринируемость демократии есть наиболее удобное решение всех моральных проблем, возникающих перед обществом в истории. Демократия может позволить себе биться за гуманизм против немецкого нацизма и бомбить Вьетнам спустя семнадцать лет — и противоречия в этом нет никакого. Ведь общество — за свободу. Можно представить Саддама Хусейна — Гитлером, и хотя это абсолютно нелепое и дикое суждение, оно получит весь бонус свободных оправданий, поскольку основывается на принципах защиты свободного общества. А что имеется в виду под словом «свобода» — при этом абсолютно неважно.
Если принять то, что демократия никак не связана с гуманизмом (а так оно и есть), и обязательств по отношению к гуманизму не имеет (а так оно и есть), то все возможные упреки в колониальных войнах, в том, что победители в войне за гуманизм оказались последовательными колонизаторами — эти обвинения отпадают сами собой. Да кто там их вообще считает, этих туземцев! Мы решаем сегодня наши, демократические проблемы, в наших понятиях, с нашими цивилизованными детьми и потомками связанные — и нет нам нужды пестовать отсталые народы. Кто и когда считал илотов или рабов Рима? О каком гуманизме может идти речь в свободном обществе равных, поддерживающем экономику рабским трудом? Но речь идет о свободе, которую выбрали миллионы прогрессивных граждан.
В контексте сказанного любопытно выглядят две наиболее властные демократические идеологии — теория общей занятости и перманентная революция. Обе идеологии (Кейнса и Троцкого, соответственно) претендовали на некий гуманизм (слово «некий» уместно), на такую общественную организацию, которая бы в будущем обеспечила ресурсом человечности все человечество. Обе идеологии обладали редким манипулятивным даром внушения, они, что называется, завораживали перспективами и правотой.
Экстенсивный характер обеих идеологий, их спор за строительный материал (то есть людей), привел — просто в связи с природой демократии, которая нуждается в унифицированном решении вопроса, — к постепенному срастанию двух идеологий в одну. Появился диковинный амбициозный цивилизаторский проект — его называют сегодня глобализацией, а следовало бы назвать «общая занятость в мировой революции». Эта индоктринирующая модель общественного развития, похожая на строительство гигантской пирамиды, действительно носит революционный характер. Революция этого унифицированного сознания направлена против эстетики Ренессанса, утопий XIX века, против марксизма и гуманизма как такового. Эта революция не исключает проявлений гуманности, а если и карает — то тех, кто еще не охвачен общим проектом блага. Это напористая, созидательная революция, она возводит всемирное государство, с искусством, законами, моралью — которое простоит вечно: ведь история кончилась.
Мораль и суд утопий XIX века новому государству не страшны — оно ориентируется на вечные образцы.
17. Античность второй свежести
Демократия создала особое, свое собственное искусство, отличное от искусства других социальных моделей. Феодальное Средневековье выражало себя в иконе и соборах, абсолютизму соответствует барокко, эпоха регентств выразила себя в рококо, коммунистические утопии породили конструктивизм, а вот развитая демократия связала себя с искусством так называемого авангарда.
Понятие «авангард» весьма расплывчато, и уж, во всяком случае, не соответствует школьному представлению о формальном поиске, которым занят ограниченный круг изгоев. Авангардное искусство демократии — это не труд одиночек, это массовая продукция, количественно превосходящая любой салон эпохи абсолютизма. Кстати сказать, «авангард» — это самоназвание; речь не идет о передовом отряде. Авангард демократического общества — это не дерзкий кружок отверженных, это способ мышления, принятый большинством. Авангардное искусство — это массовое искусство, искусство для народа, искусство простых, понятных форм и эмоций. Ни Шекспир, ни Рембрандт в качестве авангардного искусства использоваться не могут, поскольку не решают главной задачи — не сообщают массам должной энергии. От демократического искусства требуется то же самое, что требуется от демократического депутата, — надо оставить зрителей с ощущением, что они живут в передовую эпоху, что они знают о мире больше, чем их отсталые предки, что мир, окружающий их, прост и поддается пониманию. Так возникла идея прогресса в искусстве — и современное демократическое искусствознание настойчиво эту идею эксплуатирует, хотя мастеров, равных Леонардо или Брейгелю, демократическая эпоха и не создала. Однако у тех, старых, мастеров и задачи были иные. Искусство демократическое обращено не к одиночке, но к народу, оно должно возбуждать толпу; а диалог с произведением — это удел иных эпох, иных социальных моделей.
50 
