Последние отзывы

  90  

— И правильно, — вставил Парлахов. — Зачем птице нерусская песня?! Кто ее поймет? А так вот люди стихи слушают, плачут, переживают. А что толку, если б сегодня, скажем, попугай какие-нибудь эвенкийские стихи прочитал… или там урку-емецкие? А?

Ваплахов снова весь напрягся, украдкой посмотрев на Парлахова. Страшно стало урку-емцу, снова Москва вспомнилась. Глянул он и на Добрынина. Был ему теперь этот русскийчеловек роднее отца.

— Слушай, Митрий, —обратился партсек к Ваплахову. — А ты спой какую эвенскую песню, если помнишь? А?Голос Акимова был в этот раз вполне дружелюбен.

И решил Дмитрий припомнить что-нибудь. Из эвенских любил он песню про раненого медведя, но песня эта была довольно грустная.

— Ну давай! — поторопил Акимов. Ваплахов запел. Негромко и с чувством. Парлахов пригнул голову и пристально смотрел в глаза урку-емцу. Страх промелькнул в его глазах, и урку-емец это заметил.

Собравшиеся за столом замерли, слушая песню. Марк на ощупь снял попугая с плеча и опустил его на стол перед собою.

Попугай тоже смотрел на урку-емца. Когда Ваплахов допел, над столом зависла тишина. Длилась она несколько минут, пока кто-то не вздохнул тяжело.

— А о чем хоть это ты пел? —спросил Акимов.

— Это про раненого медведя… — объяснил урку-емец. — Однажды охотник ранил медведя и отпустил его. Раненный медведь вернулся к себе в берлогу, облизал своих медвежат и умер. А его дух Осуи той же ночью пришел к дому охотника и раскрыл окна и двери. К утру и охотник, и его жена, и двое детей замерзли. После этого дух Осуи успокоился и ушел в долину Байтын…

— Страшная песня… — проговорил Марк Иванов. — Просто страшная!

И мотнул головою, словно прогоняя видение.

— И места страшные, — добавил Добрынин. — Я там был… Сколько там наших замерзло… Жутко вспоминать.

Снова сумрачное молчание повисло над столом, но в этот раз тишину нарушила бабка Пилипчук.

— Че, чай нести? — крикнула она от печи.

— Давай! — скомандовал ей партсек, — Да-а… — выдохнул тяжело Парлахов. — А ведь действительно, сколько наша Родина сыновей потеряла! Лучшие люди… Ай…

Напряжение снова разрядила бабка Пилипчук. Не слушая, о чем за столом говорят, она суетливо поставила напротив каждого по железной кружке и стала обходить всех по очереди с блестящим медным чайником.

Попугай, увидев пар над кружкой своего хозяина, подошел к кружке и прильнул к ней боком. Видимо, захотел погреться.

Глава 26

Майский дождь лил за окном, а директор школы Банов сидел в своем кабинете и пил чай. Пил чай и просматривал принесенную на утверждение завучем Кушнеренко внеклассную программу школы. Взгляд пробегал по сухим рубленым строчкам: «посещение кинотеатра», «посещение музея», «встреча с первым колхозником» и тому подобное. Вдруг одна строчка привлекла к себе внимание директора.

— «Посещение Мавзолея», — прочитал Банов, и губы его скривились.

Отложил программу и задумался. Кремлевского Мечтателя вспомнил, пропавшего друга своего — Карповича — вспомнил, и об оставленном на холме внизу портфеле вспомнилось ему тоже. Заиграл пальцами по столу, занервничал.

На окно посмотрел. Потом на календарь на стене.

Глотнул из кружки под остывшего чаю.

Какая-то сила переворачивала его мысли и заставляла одну и ту же мысль теребить ум по нескольку раз.

«Надо спуститься за портфелем! — заунывно повторяла эта мысль. — Может, там и Карповича найдешь! Может, он там остался…» Чтобы как-то совладать с собой и с мыслями своими стукнул Банов кулаком по столу, посмотрел на часы и встал решительно из-за стола.

Набросил темно-синий плащ-палатку и, никому ничего не говоря, не расписавшись на внеклассной программе, вышел из кабинета.

Дождь лил беспрестанно, по-ударному.

В Даевом переулке было безлюдно, и даже машины не ездили. Но когда вышел Банов на Сретенку, то там уже и люди появились, и машины. Пришлось идти, прижимаясь к стенкам домов, чтобы брызги и грязь, летевшие из-под колес машин, не попадали на плащ-палатку.

Какая сила его вела? Куда? Он словно и не понимал этого, быстро шагая по мокрым тротуарам, не глядя под ноги и не обращая внимания на усилившийся дождь.

Вышел на Красную площадь. Даже будто и не вышел, а вынесло его невидимым потоком к Лобному месту, где Банов на мгновение остановился возле знакомого постового милиционера, поздоровался с ним кивком головы и, даже ни слова не сказав и не успев услышать задуманный милиционером вопрос, понесся Банов дальше к кремлевским воротам, провожаемый удивленным и чуть-чуть обиженным взглядом милиционера, переживавшего в этот момент настоящий голод по простому человеческому разговору.

  90