Особенно,... 
81 
– Зачем пришла? – повторила вопрос старушка.
– Теперь это не имеет значения, – прошептала Нина, медленно проходя мимо остановившейся на ступеньках старушки.
– А я вспомнила, где видела тебя, – сказала та ей вслед. – Твой портрет у Димы в комнате. Он лежал на его кровати. Все-таки, хоть и странный он был, но хорошо парень рисовал. Похоже получилось, очень похоже. Ты не хочешь подняться и посмотреть?
Нина ускорила шаг, слова, раздававшиеся сверху, казались раскатами грома. От них хотелось поскорее спрятаться или хотя бы присесть, закрыв уши. Но старушка все говорила, говорила. Голос ее сбивался оттого, что она попыталась догнать Нину. Ей это не удалось. Выбежав из подъезда, девушка помчалась по улице, быстро свернув за ближайший угол. Она бежала, не разбирая дороги, не чувствуя усталости, не чувствуя ничего. Она едва переводила дыхание, в груди кололо, ноги становились ватными, но Нина упрямо бежала. Ей было нужно поскорее оказаться подальше от злосчастного места. До сих пор услышанное не укладывалось у нее в голове. Единственное, в чем она была уверена: ее отказ подтолкнул Диму к этому последнему шагу. Наверняка его неустойчивая психика не выдержала очередного удара. И этот удар нанесла она. Она убила его…
Нина остановилась и, едва дыша, взглянула на зеленый ковер травы. Воображение мгновенно дорисовало картину: тело Димы лежит лицом к небу, голубые глаза, не мигая, смотрят вверх, белокурые волосы в беспорядке, а возле головы медленно растекается вязкое красное пятно. Оно становится все больше, словно зарисовывая красной краской яркую зелень. Нина даже почувствовала сладковатый запах крови. Это ощущение было настолько сильным, что она едва успела пробежать несколько шагов. Приступ тошноты заставил ее упасть на колени. Опираясь на широкий ствол дерева, она чувствовала, как ее выворачивает. Она слышала только эти страшные, неприятные звуки. Казалось, этому не будет конца. Наконец она смогла подняться и, вытирая рот ладонью, снова пошла по тротуару. Прохожие настороженно смотрели на нее. Она затравленно ловила их взгляды, быстро отводя глаза. Ей казалось, что все знают, что она убила человека. Это скоро проявится несмываемой надписью у нее на лице. И с этим нужно будет как-то жить. Нина усмехнулась. Она прислушалась к себе – где же слезы? Обычно они приносят облегчение. Всем, но не ей. Она никогда не могла успокоиться, проливая их. У нее нет слезных каналов. Они ей ни к чему. Это было бы слишком кощунственно – плакать по жертве собственного легкомыслия.
Нина снова закрыла глаза. Она почувствовала, что спящий рядом мужчина зашевелился. Предстоял самый неприятный момент – она так и не вспомнила его имени. Интересно, а как он обратится к ней? У него нет подобной проблемы? Нина прислушивалась к едва уловимым шорохам рядом, недоумевая, почему пригласила его к себе в дом. Это был один из необъяснимых поступков, которые она совершала с удивительным упрямством. Она продолжала свои ежевечерние походы в бары, количество выпитого исчислялось все большими дозами. Утренние пробуждения становились все более тяжелыми, хмурыми. В минуты просветления Нина понимала, что, не решая внутренних проблем, связанных с потерей Соболева, она погружается в еще более засасывающее болото. Последнее время она вообще вела себя странно, и только работа в небольшом ателье, куда она все-таки смогла устроиться, помогла не сойти с ума после случая с Димой.
Нина работала без выходных, выполняя заказы со сказочной быстротой. Процесс доставлял ей удовольствие – для такой натуры, как Нина, это было важно. К тому же ее работой были довольны. За три месяца она успела обзавестись несколькими клиентами, которые постепенно делали ей рекламу среди своих знакомых. Она принималась за любые заказы: блузы, костюмы, брюки, юбки. Ее необыкновенное природное чутье фасона, ткани сослужило ей хорошую службу. За все время работы ни одного нарекания, только благодарные отзывы. У Нины появились средства к существованию, заработанные своим трудом. Она впервые получила это новое ощущение значимости собственной личности. Мысленно она благодарила Геннадия, однажды посоветовавшего ей обрести профессию, несмотря на кажущееся отсутствие проблем. Он хотел, чтобы она не потеряла равновесие, оставшись без него. Он все знал заранее.
Нина вздохнула: «Все, да не все». Наверняка он и представить не мог, что она станет проводить столько времени в барах, едва узнавая по утрам свое отражение в зеркале. Нина тряхнула головой. Черт с ними, с этими походами в «бездну безнравственности», как часто говорила о подобных заведениях ее мама. Что она может понимать в этом? Разве были в ее жизни переломы, когда смотреть на окружающий мир возможно только сквозь толщу бокала? Нина уверенно отвечала – не было. Их жизнь протекала ровно, соответствуя планам, которые они с годами обсуждали вдвоем. И ничто не могло заставить Нину думать, что жизнь ее матери была не столь безоблачной. Но у Алевтины Михайловны часто было тяжело на сердце. Она просто умела скрывать это от дочери. Может быть, не стоило этого делать настолько тщательно? Девочка выросла с сознанием того, что все горести проходят стороной, а с годами – что она тоже вот так будет воспитывать дочку, не нуждаясь больше ни в ком. Идеальный мир…
81 
