Лёгкий, ненавязчивый романчик 
24 
– Да, – согласился я. – Мы пойдем другим путем.
– О! – усмехнулся Айвен. – И ты историю любишь?
В центр площади в этот момент вышел статный герой и что-то громко сказал, после чего все арабы воздели взгляды к небу и сотворили молитву. Когда молитва завершилась, они стали в некое подобие хоровода вокруг картонных коробок и, запев что-то небыстрое, стали медленно ходить по кругу.
– Очень похоже на русский хоровод! – сказал Айвен.
Танцующие остановились и стали двигаться в другую сторону.
А в это время трое других представителей арабской культуры оказались в середине круга и принялись доставать из коробок какие-то толстые книги, которые тут же опускали себе под ноги.
В конце концов на булыжнике площади возвысилась метра на полтора гора книжек, обложенная по бокам пустыми картонными коробками. Кто-то из парней вылил на книги что-то из канистры и бросил горящую спичку. Тут же в небо рванулось пламя, охватившее книги. А мужской хоровод стал двигаться быстрее и ритмичнее, и даже послышалось пение.
Айвен сожалеюще причмокнул языком.
Я обернулся к нему.
– У меня на родине за такое количество макулатуры можно получить три загранпаспорта! – сказал он, негромко возмущаясь.
– Три загранпаспорта?! – Я посмотрел на соседа, как на немножко больного человека.
– Да, – он пожал плечами, не понимая, что меня, собственно, удивляет в его словах. – У нас не хватает бумаги на паспорта и поэтому, если ты хочешь ехать за границу – надо сдать 60 килограммов хорошей бумаги. А после этого тебе за день выписывают загранпаспорт, и ты себе спокойно едешь!
Танец продолжался, но песня теперь звучала другая. И книги, сгорая, почему-то распространяли по площади запах горящих автопокрышек.
– Дорогое издание, – пояснил кто-то из европейцев, – корешки на каучуковой основе…
– А ты что, издателем был? – переспросили этого умника.
– Нет, переплетчиком, – ответил он, и на этом разговор прекратился.
– А что хоть там сжигают? – не утерпел и спросил я у ребят, стоявших рядом.
– Какую-то неправильную книжку про Аллаха, – ответил мне невысокий парень с вытатуированным якорем на предплечье.
– А что будет потом?
Что будет потом, парень не знал.
– Пионерский костер! – мечтательно, словно вспоминая что-то дорогое сердцу, произнес Айвен. – Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих…
Последние слова он уже пел.
А я спросил его: что такое пионеры? Это какое-то особое название детей рабочих?
– Нет, – он махнул рукой, – это детская политическая партия на моей родине. – И тут же продолжил эту, судя по всему, детскую песенку: – Близится эра светлых годов. Быть пионером всегда будь готов…
– Забавные слова, – заметил я, – если «мы уже пионеры», то зачем надо быть готовым еще раз быть пионером?
– Ты этого не поймешь! – сказал Айвен мягко, стараясь не обидеть меня.
Книги догорали, но теперь зрители тащили и бросали в огонь сухие ветки кипарисов. Темнело. Хоровод разошелся, но теперь возле костра включили магнитофон и подыскивали мелодию повеселее. Наконец нашли и врубили ее на полную мощь двух колонок. Тут же арабы и многие из европейцев ударились в танец.
Я отошел на край площадки, освобождая пространство для танцующих. Ко мне приблизился Вацлав. По его лицу было видно, что настроение у него скверное.
– Во всем этом меня радует только одно, – сказал он упавшим голосом. – На этот шабаш не пришел генерал Казмо!
«Да, – подумал я. – А ведь генерала действительно не было. Ну что ж, будущий президент должен беречь свою репутацию и не посещать сомнительных праздников…»
На следующее утро в городе здорово пахло гарью.
Этот запах просто ворвался в наш номер, как только я распахнул окно. Удивительно, что Айвен не проснулся. Будь я на его месте, я бы мигом вскочил, подумав, что в гостинице пожар.
Но сосед мой негромко сопел, уткнувшись в подушку. «В принципе, ему это не страшно», – подумал я, вспомнив про новенький противогаз.
Уже выходя из номера, я чуть было не упал, споткнувшись о два посылочных ящика, оставленных почтальоном под нашей дверью.
Хорошо все-таки иметь родственников, которые заботятся о тебе, что-то присылают, пишут письма…
Город еще спал – я даже не знаю, почему я проснулся так рано в то утро.
Было так тихо, что я устыдился звука своих шагов, гулко разносившегося по улице, и старался ступать мягче.
24 
