Особенно,... 
28 
— Что она значит?
Данте снял ее пальцы со своего плеча, поднес их к губам.
— Это значит, дорогая, что я никому не верю.
В особенности мне, промелькнуло у нее в голове.
Но прежде чем она успела додумать эту печальную мысль, он расстегнул ее юбку, та с легким шорохом скользнула вниз, топ последовал за ней. Алиса стряхнула с ног туфли, и Данте подтолкнул ее к постели. Теперь она уже не могла не видеть его — донельзя возбужденного. Она ощутила укол страха. Не слишком ли он велик для нее? И сразу нахлынуло желание, увлажнив ее, приготовив к нему. Собственное тело предавало ее.
Данте расправился с ее бюстгальтером и прилег рядом, поедая Алису глазами. Ее грудь еще сильнее напряглась, кончики бесстыдно торчали вперед, ожидая его прикосновений, поцелуев. Словно прочитав ее мысли, он положил ладонь ей на грудь, и Алиса затрепетала, изогнулась. Он потянулся, захватил сосок губами. Его рука скользнула вдоль тела и по дороге наткнулась на шрам.
— А это еще что?
Не дав ей ответить, он перевернул ее, рассматривая шрам внимательнее. Закрыв глаза, она яростно оттолкнула его.
— Ничего.
— Хорошенькое «ничего», Алиса, — огромный шрам. Откуда он у тебя? Болит?
— Очень редко, разве что при больших физических нагрузках.
Данте внезапно вспомнил, как тащил ее, перекинув через плечо, и заморгал, чувствуя свою вину. Алиса поняла:
— Ты ведь не знал.
— Нет, — хрипло сказал он, — но мне не обязательно было вести себя так грубо.
Что-то в его голосе смягчило ее, она забыла свое намерение ничего ему не рассказывать.
— Я… это случилось пять месяцев назад. Повстанцы окружили лагерь и обстреляли нас. Убили двадцать человек. В меня попало рикошетом. Повезло — задело только мягкие ткани.
Ничего себе повезло. В нее стреляли. Пуля прошла через ее плоть. Алиса была ранена. В груди возникла неожиданная слабость. И ведь она сказала, что прошло пять месяцев, значит, она тогда осталась, не сбежала от опасности…
Присев на кровати, Данте смотрел, как по ее щекам разливается краска. Даже сейчас он жаждал ее.
— Алиса…
В поднятых на него глазах проглянуло отчаяние.
— Я в порядке. Все хорошо.
Ничего с ней не в порядке. Все вернулось — образы, лица умирающих… вечная опасность. Вместе с тем прямо сейчас этот человек, его власть над ее телом ужасала Алису.
Она могла встать, уйти, инстинктивно она знала — он отпустит ее. Но… жар, испепеляющий их обоих, не давал ей двинуться с места, как бы ни хотелось. Все заслоняла собой потребность быть с ним. И то, что она опять позволяет соблазнить себя… Алиса блокировала эту мысль.
Без слов она откинулась назад на подушки. Когда Данте склонился к ней, опустил голову к ее губам, она облегченно вздохнула и обхватила его за шею, прижимая ближе, впитывая его тепло, запах и оберегающую силу…
После долгой минуты, когда их перемешанные дыхания удлинялись, а сердцебиение замедлялось, чтобы наконец на долгую секунду пресечься взрывом блаженства, Данте нашел в себе силы скатиться с нее и лечь рядом. Ему хотелось привлечь Алису к себе, обнять как можно крепче, и пришлось сжать кулаки, чтобы воздержаться от неблагоразумных действий. Великолепный секс. Вот что это такое. Прежде он не встречал женщины, способной воспламенить его до такой степени. Лишнее доказательство тому, что ей не следует доверять.
Она такая же как все — хитра и корыстна. Данте сел, хотел уже встать, как вдруг его захлестнула холодная волна ужаса. Он оглянулся на женщину рядом. Глаза закрыты, рука закрывает лицо, плечи дрожат. Она что, плачет?
Он отвел ее руку в сторону. Глаза оставались закрыты, но он заметил на щеках мокрые дорожки.
— Алиса?
Она наконец открыла глаза и, выдернув руку, села на кровати, лицо — как маска безразличия. Неловко подобрав одежду, она направилась к двери в свою спальню.
Данте удивленно следил за ней. На пороге Алиса обернулась и тусклым голосом произнесла:
— Просто к сведению, поскольку ты явно выше таких низменных вещей. Я принимаю таблетки, так что можешь не волноваться о последствиях этого… — она запнулась, подбирая слово, — акта.
И исчезла за дверью. Да как она смеет? Данте гневно вскинулся, преодолел насколько шагов до двери и… остановился. Мысль о защите, точнее, о ее отсутствии, ужаснула его. Он никогда, никогда не забывал предохраняться. Был просто фанатиком этого.
28 
