В первый момент ему показалось, что комната для ожидавших пуста. Но потом в дальнем углу какая-то темная фигура шмыгнула носом. Со стопки, лежащей на низком столике, на пол шлепнулся верхний журнал, и женщина наклонилась, чтобы его подобрать. Джошуа быстро взглянул на нее и отвел глаза.
Он схватил со стола отсутствующей дежурной бумагу и внимательно просмотрел ее сверху вниз, пока не наткнулся на имя Уатта. Потом, игнорируя вывеску «Посторонним вход воспрещен», он направился к дверям в отделение и толчком ноги распахнул одну из них.
— Подождите! Вернитесь, остановитесь! Туда нельзя входить! — послышался за его спиной приглушенный женский шепот.
Джошуа презрительно оглянулся. Это что там за убогое создание решилось сказать ему «нет»?
— Простите, — вкрадчиво продолжало то же создание, у которого бодрости явно поубавилось, судя по тому, как женщина вжалась в темный угол.
— Кто вы такая, черт побери? — проворчал он, оскорбленный тем, что маленькое ничтожество позволяет себе такие вольности.
— Я… Сесилия… — начала она.
Он резко ее прервал:
— Да мне наплевать, кто вы такая. Вы что, здесь работаете?
— Нет. Я посетительница, как и вы.
Он терпеть не мог несообразительности и безалаберности. А тут — дамочка в помятом, нескладном, запятнанном костюме, в котором она, наверное, провела ночь на жесткой кушетке. Джошуа поморщился, увидев разбросанные на столе обертки от шоколадных конфет. Ее волосы были спрятаны под тюрбан из белого полотенца, но их цвет, конечно, соответствовал ее непривлекательному облику.
Он решил оставить ее, окруженную всей этой убогой нищетой, и уже собирался отвернуться, когда она вдруг спокойно и ободряюще улыбнулась, будто бросая вызов.
Она умеет за себя постоять. И этим похожа на него.
У него в груди разлилось странное щекочущее тепло. Ничего увлекательного! И чего ради он льстит себе, что эта простушка настроена дружелюбно: у него в записной книжке сотня телефонных номеров самых красивых женщин Калифорнии! С тех пор как у него появилась Симона, он не интересуется девушками небогатыми, незнатными или непривлекательными.
Но теплота улыбки по-прежнему притягивала, и теперь, удивляясь своему настроению, Джошуа взъерошил густые черные волосы.
— Вы, должно быть, очень беспокоитесь за чье-то здоровье, — мягко заметила она, будто уносясь от своих проблем и пытаясь понять его.
Они чувствовали в унисон — вот что было верхом идиотизма. Он ведь не сострадал людям — просто использовал их. Однако пришло время поставить ее на место и пресечь странный диалог.
— Послушайте. — Он подступил ближе, сердито насупив свои черные брови.
Она как-то вся распрямилась и произнесла:
— Да?
Подрезать ей крылышки? Сейчас же?
Ее доверчивая улыбка ободряла и бросала вызов.
Он немного стушевался.
— Я хочу сказать…
Она продолжала улыбаться как-то по-особому будто пересиливала себя, чтобы казаться храбрее.
Это напоминало котенка, заигрывающего со львом.
Ситуация выглядела абсурдной.
Чувства, которые он испытывал, были похожи на азарт. Нет, он не ощущал ни ненависти к ней, ни сексуального влечения. Не примешивалось и хищническое чувство. Он испытывал сопереживание, что само по себе казалось невероятным и озадачивало. В ней распознавалась глубокая печаль, невольно проникавшая в его душу. Теперь была понятна ее странная скованность, ее уклончивость, ее затравленный взгляд.
Опять пригрезился тот темноволосый одиннадцатилетний мальчишка, заточенный в белые стены, окруженный белыми халатами. Мальчишка вытаскивал из пластикового пакета золотые наручные часы.
Чертовщина! Джошуа закрыл глаза, чтобы стряхнуть воспоминания о тех маленьких, дрожащих пальчиках, сжимающих холодный золотой корпус. Гнев, двинувший Джошуа утром через весь Сан-Франциско, теперь улегся. При виде ее в этих больничных стенах всколыхнулось что-то глубинное, то, что было в нем прежде, во времена детства.
— Как вас зовут? — спокойно спросила она. Он пробурчал:
— Джошуа.
Какого черта? Он никогда так не представлялся, по крайней мере с тех пор, как ему минуло одиннадцать. Обычно называл фамилию — Камерон.
Он взглянул на ее бледное, запачканное лицо.
Почему он для нее Джошуа?
— Где дежурная? — потребовал он недовольным голосом, намереваясь развеять непостижимый приступ сентиментальности.
— Сожалею, но мне пришлось послать ее посмотреть, как там отец, — проговорила унылая молодая женщина. — Она сейчас вернется. — Помедлив, добавила: