8 
Такие же оборванцы, они не задавали вопросов. Полукровки, освободившиеся негры, пара индейцев.
Все пожитки у меня украли, рассказывал он.
Они кивали в свете костра.
Обобрали подчистую. Даже ножа не осталось.
А то давай к нам. У нас тут ушли двое. Назад повернули, в Калифорнию.
Мне вон туда надо.
Видать, ты и сам не прочь в Калифорнию двинуть.
Не прочь. Не решил ещё.
Эти наши ребята связались с какими-то из Арканзаса. Те направлялись в Бехар. Собирались в Мексику и на запад.
Спорим, эти молодцы пьют сейчас в Бехаре до умопомрачения.
Спорим, старина Лонни уже всех тёток в городке оприходовал.
А далеко до Бехара?
Дня два пути.
Ну да, дня два — больше. Дня четыре.
Как туда добраться, если охота?
Двигай прямо на юг, и где-то через полдня выйдешь на дорогу.
В Бехар, что ли, собрался?
Может, и так.
Увидишь там старину Лонни, скажи, чтоб мне кого нашёл. Скажи, мол, старина Орен просил. Он пригласит тебя выпить, если ещё не просадил все деньги.
Наутро они поели лепёшек с патокой, пастухи оседлали коней и двинулись дальше. Разыскав своего мула, он обнаружил, что к поводьям привязан маленький мешочек из древесного волокна, а внутри горсть сушёных бобов, перец и старый нож «гринривер» с ручкой из бечёвки. Он оседлал мула: стёртая спина с залысинами, треснутые подковы. Рёбра торчат, как рыбьи кости. И они потащились дальше по бескрайней равнине.
До Бехара он добрался вечером четвёртого дня. Сидя на муле, этой старой развалине, он с пригорка осмотрел городок: тихие глинобитные домишки, зеленеющая полоска дубов и тополей вдоль реки, рыночная площадь, где сгрудились повозки с крышами из мешковины, крашенные известью общественные здания, возвышающийся среди деревьев церковный купол в мавританском стиле, а чуть подальше — казармы гарнизона и высокий каменный пороховой склад. Под лёгким ветерком колыхались оборванные, как листы папоротника, края его шляпы, развевались спутанные сальные волосы. На заострившемся измученном лице тёмными норами чернели ввалившиеся глаза, а из раструбов сапог поднималась отвратительная вонь. Солнце только что село, на западе утёсами вставали кроваво-красные тучи, и из них, будто спасаясь от великого пожара на краю земли, поднимались в небо маленькие пустынные козодои. Сплюнув сухим белым плевком, он прижал потрескавшиеся деревянные стремена к бокам мула, и они заковыляли дальше.
На узкой тропе ему встретились похоронные дроги с мертвецами: раздавался звон колокольчика, на дуге покачивался фонарь. Трое на облучке и сами смахивали на мертвецов или духов: все в извести, они чуть ли не светились белым в сумерках. Пара лошадей протащила повозку мимо, и всё вокруг окутало слабым запахом карболки. Он проводил повозку взглядом. Голые окоченевшие ноги мертвецов болтались из стороны в сторону.
Когда он въехал в городок, уже стемнело, вслед нёсся лай собак, в освещённых окнах раздвигались шторы, из-за них выглядывали лица. Лёгкое цоканье копыт эхом отзывалось в пустынных улочках. Принюхавшись, мул свернул в проулок, что выходил на площадь, где в свете звёзд стояли колодец, корыто и коновязь. Малец спешился, взял с каменной приступки ведро и опустил в колодец. Донёсся тихий всплеск. Малец вытащил ведро, расплёскивая в темноте воду. Наполнив ковш, стал пить, а мул тыкался мордой ему в локоть. Напившись, малец поставил ведро, сел на приступку и стал смотреть, как пьёт мул.
Он шёл по городку, ведя мула в поводу. Вокруг не было ни души. Вскоре он очутился на рыночной площади, где звучали гитары и труба. Из кафе на другой стороне площади струился свет, доносились пронзительные крики и смех. На этот свет он и повёл мула через площадь вдоль длинного портика.
На улице он увидел танцоров в цветастых костюмах — все громко болтали по-испански. Малец и мул застыли у границы света и стали смотреть. У стены постоялого двора сидели старики, в пыли играли дети. Наряды у всех были очень странные: мужчины в тёмных шляпах с плоской тульёй, в белых ночных сорочках, в брюках, застёгнутых на пуговицы сбоку по шву; у ярко накрашенных девиц — черепаховые гребни в иссиня-чёрных волосах. Малец перевёл мула через улицу, привязал и вошёл в кафе. Несколько человек беседовали у стойки, но, увидев его, тут же замолчали. Он прошёл по чисто выметенному земляному полу мимо спящей собаки, которая глянула на него одним глазом, остановился у стойки и положил руки на плитки. Dígame,[9] кивнул ему бармен.
8 
