30 
Впрочем, других мастеров миль на триста вокруг было не найти, и Джонатан, сокрушенно поцокав языком, распорядился перенести куклу в свой кабинет, поставить ее вертикально и одеть в ту одежду, что он успел подобрать.
Платон принес одежду, не без труда облачил куклу в строгие черные брюки английского сукна и белую шелковую сорочку, аккуратно застегнул все пуговицы до единой и только тогда отправился за главным.
— Все, — кивнул Джонатан плотнику и сунул ему оставшиеся по договору тридцать долларов. — Можешь идти.
— А как же подгонка? — с нескрываемым любопытством глядя вслед уходящему Платону, заинтересовался плотник.
— Понадобишься, вызову, — улыбнулся Джонатан, подтолкнул плотника к дверям, затем проследил в окно, как тот, беспрерывно оборачиваясь, миновал двор, и повернулся к дверям кабинета. — Все, Платон, можешь заносить!
Дверь приоткрылась, и на пороге с накрытым салфеткой блюдом в руке появился взволнованный, серьезный Платон. Он поставил блюдо на стол, бережно снял салфетку и поднес еще более высохшую голову хозяину:
— Вот она, масса Джонатан.
— Что смотришь? — улыбнулся Джонатан. — Давай навинчивай!
Платон подошел к стоящей у стола кукле, примерился и насадил голову пустой гортанью на торчащую из плеч деревянную шпонку, надавил на голову, чтобы лучше сидела, чуть-чуть развернул и почтительно отошел в сторону.
Джонатан охнул и в восхищении замер. Голова Аристотеля Дюбуа сидела на деревянном теле так уверенно, словно была изначально предназначена только для него. Да и само тело как будто ожило! В нем появилась совершенно немыслимая экспрессия, и даже торчащие из рукавов черные лопатообразные кисти выглядели внушительно и очень даже живо.
— Черт! Ты посмотри, какая прелесть! Нет, Платон, ты только взгляни!
Он обошел куклу со всех сторон и, восторженно хмыкая, упал в кресло. Строгий, без единого лишнего элемента наряд куклы четко отделял ее от праздничного и франтоватого мира белых, но хорошая незаношенная ткань, а особенно эта белая шелковая рубаха, делала Аристотеля Дюбуа абсолютно точным воплощением «Грядущего Потомка Хама, Преображенного Смирением».
Именно таким и должен был выглядеть негр далекого будущего — верным, преданным и почтительным. И ни высохшие, разъехавшиеся в стороны губы, смешливо обнажившие два ряда великолепных белых зубов, ни коричневые сухие десны нисколько не портили картины, и теперь некогда непослушный и склонный к побегам раб выглядел празднично и даже торжественно.
— Ну, что скажешь, Платон? — повернулся он к слуге.
— Вы поставили Аристотеля на сторону белых, — почтительно склонился тот.
Джонатан привольно раскинулся в кресле и мечтательно улыбнулся: — Значит, в воскресенье будем показывать.
Той же ночью преподобного снова подняли среди ночи.
— Масса Джошуа! — с выпученными от ужаса глазами выкрикнул Томас. — Беда!
— Господи Боже, — поморщился преподобный. — Что на этот раз?
— Ниггеры говорят, сэр Лоуренс черта оживил!
Преподобный непонимающе моргнул.
— Что ты несешь? Как это — черта? И при чем здесь Джонатан?
— Они правду говорят! — выпалил Томас. — Черные все знают! У них глаз острый, не то что… да, и мне вчера видение было: сам Люцифер из земли вышел! Крылья — во! До неба. А когти… вы не поверите, масса Джошуа, когти — что у кабана клыки!
— Та-ак, хорош! — раздраженно оборвал его преподобный. — Хватит с меня болтовни!
— Это не болтовня, масса Джошуа, — упрямо мотнул головой Томас. — Негры говорят, если вы не сумеете черта прогнать, они все в камыши уйдут. Преподобный Джошуа обмер.
«Этого мне еще не хватало!»
Он хорошо помнил массовый исход рабов из поместья Мидлтонов — лет пятнадцать тому назад. Но тогда главной причиной побега негры называли неумеренную строгость отца семейства — Бертрана Мидлтона, а потому занимался этим делом только шериф. А тут… Преподобный задумался. Если побег будет мотивирован участием темных сил, жди неприятностей от епископата.
— Ладно, Томас, иди сторожи храм, — уже менее раздраженно произнес он. — Я подумаю, что тут можно сделать.
Сообщение о групповом побеге рабов Лоуренса шериф Айкен успел получить дважды. В четыре утра с какой-то дурацкой запиской от преподобного Хейварда прибежал мальчишка-посыльный, а в четыре с четвертью, когда шериф был уже почти одет, во дворе его дома остановилась коляска управляющего дома Лоуренсов.
30 
