— Это вам, масса Джонатан, — протянул он хозяину кривой каменный нож.
Джонатан взвесил нож в руке и, улыбнувшись, вернул его негру и достал свой, недавно купленный в городе, — стальной, с красивой костяной ручкой.
— Только Шимански не трогай, — строго предупредил он, — я его сам буду разделывать. А ты возьмешь на себя ниггеров.
— Как прикажете, масса Джонатан, — склонился раб. — Только учтите, Джонни — мужчина крепкий.
— Думаешь, не справлюсь?
Платон хитровато усмехнулся в седую курчавую бородку.
— Я этого не говорил, масса Джонатан. Просто я знаю Джонни; года два назад его четверо бродяг ограбить хотели…
— И что? — насторожился Джонатан.
— Не получилось, — осклабился негр. — Они, конечно, люди не благородные, но тоже крепкие… были.
По спине Джонатана пробежал и ушел куда-то в поясницу легкий холодок. Он глянул на тонкую алую полоску заката и, сбрасывая наваждение, тряхнул головой:
— Справлюсь.
Первым в кабачок зашел Платон, и Джонатан, сгорая от сладострастного предчувствия, стал ждать условного сигнала. Но прошло три минуты, четыре, десять, а чертов ниггер все не выходил, и ровно через полчаса Джонатан сунул руку в карман, еще раз убедился, что его складной нож на месте, и решительно выбрался из кустов. Подошел к двери, выждав с минуту, потянул ее на себя и по возможности тихо скользнул внутрь.
Осмотрелся и, как должное, отметил, что гомон сгрудившихся у грязного, липкого от недобродившей браги стола чужих незнакомых рабов стихает. Кинул взгляд в сторону стойки и приосанился. Джонни Шимански с враждебным любопытством смотрел прямо на него.
— Привет, Джонни, — чтобы сказать хоть что-нибудь, важно обронил Джонатан.
— Здравствуйте, мистер Лоуренс, — прищурился кабатчик. — Какими судьбами? Если насчет негров, так из ваших здесь только один, вон, у окна. Можете забирать.
Джонатан окинул ниггеров быстрым взглядом. Если не считать притулившегося у окна Платона, их было восемь.
«То, что надо», — подумал он и снова ощутил этот легкий холодок в пояснице.
— Негра-то я вижу. А вот приличная выпивка у тебя есть? — медленно тронулся он с места и подошел к стойке. — Коньяк, виски?
Трактирщик смотрел на него со смесью недоверия и оторопи. Неглупый человек, он понимал всю противоестественность появления здесь одного из крупнейших землевладельцев округа.
— Коньяка нет, а виски найдем, — пробормотал он.
Джонатан кинул взгляд назад. Платон так и сидел у окна, даже не шелохнувшись.
«Черт! И чего он медлит?» — недоумевал Джонатан.
— Держите, мистер Лоуренс, — осторожно пододвинул к Джонатану маленький стаканчик Шимански. — Только учтите, я ворованное не скупаю. И вынюхивать здесь нечего.
Джонатан поднес стаканчик к губам, демонстративно понюхал и, покачав головой, поставил его на место.
— А если под стойкой посмотреть?
Шимански побледнел. Джонатан усмехнулся, тронулся вдоль стойки, обогнул ее с краю и наклонился. Набор хороших плотницких инструментов — явно из поместья Бернсайдов, отделанная серебряными бляшками уздечка…
Джонатан поднял взгляд — Шимански стоял ни жив ни мертв.
— А говоришь, ничего ворованного нет! — улыбнулся Джонатан.
Шимански сглотнул и злобно посмотрел в сторону притихших ниггеров.
— Пошли вон! У меня на сегодня закрыто.
Джонатан тревожно глянул в сторону вставших со скамьи рабов.
«Черт! Уйдут ведь!»
— Всем стоять! Стоять, кому сказал!
Негры встали как вкопанные. Собравшиеся здесь без разрешения, а точнее, вопреки воле своих господ, они уже почуяли запах крупных неприятностей, но ослушаться белого землевладельца не смели.
— Вот так… — смущенно прокашлялся Джонатан, лишь теперь осознавший, что они могли и не послушаться, а просто броситься к дверям и раствориться в навалившейся на землю темноте. — А теперь всем к стене. Лицом к стене, я сказал!
— Что ты хочешь? — раздался сзади напряженный голос трактирщика.
— Сейчас узнаешь, — едва удерживая нервическую дрожь в голосе, отозвался Джонатан и поймал взгляд своего раба. — Обыщи их, Платон, и смотри, чтобы они вели себя тихо!
Раб понимающе кивнул и прошел вдоль рассредоточившихся вдоль стены ниггеров.
— Что тебе надо, Лоуренс? — уже с вызовом в голосе спросил Шимански.
Джонатан повернулся к трактирщику. Его уже вовсю колотила дрожь предвкушения.
— Поговорить надо, Шимански.