Особенно,... 
64 
Шериф еще раз чертыхнулся. Предполагалось, что агенты будут ремонтировать крыши, менять сгнившие половые доски и заново ставить снесенные половодьем хранилища. Только тогда у них будет возможность внимательно осмотреть все прилегающие к дому постройки, а если повезет, то и сам дом. Но вместо этого ирландцы строят плот и наверняка находятся не ближе чем в двух-трех милях от усадьбы.
«А и в самом деле, зачем ему плот?»
Шериф Айкен вытащил свои записи и начал их заново, еще более тщательно просматривать. Насколько он знал из полицейских бюллетеней, такого рода убийства имеют тенденцию к повторению. И не то чтобы он этого опасался, нет. Айкен никак не мог понять, как хищник, однажды вкусивший крови, как этот ублюдок, может столько времени вытерпеть.
Сам шериф столько бы не стерпел.
Плот был изготовлен меньше чем за неделю. Джонатан сразу же распорядился спустить его на теплую воду протоки у острова, по колено в воде подошел, забрался наверх и разочарованно застонал: плот мгновенно осел и теперь возвышался над водой от силы на пару дюймов. А если на него нагрузить еще хотя бы троих-четверых?
— Не годится! — решительно замотал он головой. — Все разобрать. Будете переделывать. Плот должен возвышаться минимум на фут!
Плотники для виду завздыхали, но Джонатан видел, как они рады, что работы еще много. Он стремительно вернулся домой, попытался по формулам Архимеда рассчитать, сколько понадобится бревен, чтобы выдержать нужную нагрузку, и надолго застрял. Он делал расчет за расчетом, но каждый раз цифры получались иные, а порой выходило так, что, сколько бревен ни потрать, вся конструкция в целом так и будет едва возвышаться над водой. Это его не устраивало категорически!
Второе донесение шериф не получал так долго, что даже начал подумывать о том, чтобы под каким-нибудь благовидным предлогом самому навестить поместье Лоуренсов. И только спустя бесконечно долгие две недели, уже в сентябре, мальчишка-посыльный принес ему скомканный бумажный обрывок.
«Первый плот нигадится делаем втарой, — с трудом прочитал он прыгающие вверх-вниз кривые буквы, — угражает ни заплатить что делать ни знаем плот ни плавает как нада».
— Вот бестолочи! — взвился шериф. — Какая мне, на хрен, разница, что он не плавает? Когда вы делом займетесь?!
Он вытер взмокший лоб рукавом и упал в кресло. Интуиция старого полицейского подсказывала ему, что прямо сейчас, пока эти мерзавцы зарабатывают свои двадцать пять центов каждый божий день, Джонатан снова что-то замышляет. Айкен понятия не имел, что именно, но всем своим нутром чуял — пахнет крупными неприятностями.
«А может, я ошибаюсь? — подкралась к нему мелкая, но какая-то ядовитая мысль. — И Фергюсон ошибался, а этот Джонатан — обычный сирота, простой деревенский мальчишка, тратящий оставшиеся ему в наследство денежки на понятные и простительные мальчишеские забавы? Может такое быть?»
Айкен зарычал и ударил кулаком по столу так, что задребезжали оконные стекла. Он знал, что может быть и так, но — господи! — как же он его ненавидел!
Пока плотники возились с плотом, Джонатан взял у дядюшки еще денег и поехал в город — ему было что прикупить, даже не считая цепей, веревок и шарниров. И дядя снова нимало не заинтересовался, зачем парню столько денег и что ему нужно в городе.
— Ты здесь хозяин, Джонатан, — улыбнулся он. — Так что чем раньше начнешь управляться с деньгами самостоятельно, тем быстрее узнаешь их цену.
А я что, я только опекун.
Джонатан в очередной раз поразился и в очередной раз воздал хвалу
Господу. Там, на небесах, ему определенно помогали.
Иногда он задумывался о причинах такой огромной разницы между отцом и дядей, но ответа не находил. Джонатан не понимал ни того, почему дядя Теренс отказался от своей законной доли наследства, в пятнадцать лет сбежал из дому и устроился юнгой на торговое судно, ни того, зачем все свои сбережения потратил на университет, ни того, почему сейчас терпеливо дожидается дня, когда Джонатан женится или ему исполнится двадцать один год, чтобы счесть свой долг исполненным и снова вернуться в свою гнилую, никому не нужную Европу.
Дядя вообще никак не укладывался в образ родившегося на Юге джентльмена. Едва кинув взгляд на тщательно составленный Джонатаном список прочитанных книг и расспросив о планах на будущее, дядюшка понимающе кивнул и с этого момента почти не интересовался, чем там занимается племянник. При этом сам он состоял в оживленной переписке чуть ли не с половиной Европы и оглушительно хохотал, читая толстые, наполненные формулами и выкладками фолианты. Он был словно из какого-то иного, почти нереального мира. Нельзя сказать, чтобы дядя и племянник не пытались найти общего языка, но сколько бы Джонатан ни пытался понять, что такое капитал и в чем заключается конечный смысл труда по найму, все заканчивалось полным поражением. Джонатан просто не понимал, зачем высчитывать стоимость рабочей силы, когда работника достаточно просто хорошо кормить. И он категорически не понимал, почему никого в Европе не интересует, где этой ночью будет ночевать и что будет есть работник. Бесчеловечные правила жестокого и холодного заокеанского Старого Света просто не укладывались в его голове. Впрочем, Джонатан уже видел, что эти правила потихоньку просачиваются и на Юг. Вот и здесь уже появились вечно голодные, оборванные ирландцы, готовые пойти на воровство за четвертак и убить за доллар. Любой раб на его плантации чувствовал себя лучше, а потому был добрее и нравственнее, чем эти белые, обозленные на весь свет люди. И — Джонатан почти физически чувствовал это — все то зло, которое он пытается сейчас остановить, исходит именно оттуда, с Востока.
64 
