Только когда паромщик сделал второй рейс на ту сторону Миссисипи, до него стало доходить, что здесь что-то не так.
За прошедшие четыре часа ни один из этой группы не только не стронулся с места, но даже не изменил позы. Все четверо оборванцев по-прежнему поочередно выбрасывали руки вперед, пугая ни в чем не повинных пассажиров, и поочередно же склонялись к уху полицейского сержанта. А тот все писал и писал. И к обеду паромщик не выдержал. Он поручил присматривать за паромом помощнику, бегом добрался до полицейского участка, а еще через час на берегу столпилась чуть ли не треть городка.
В том, что все пятеро мертвы и, скорее всего, обескровлены, наслышанные об «орлеанском вампире» полицейские поняли сразу. В том, что сержант в центре «композиции» — пропавший вчера Дэвид Кимберли, тоже сомневаться не приходилось. А потому полицейские как могли быстро пригнали несколько лодок, окружили плот со всех сторон и после короткого осмотра приступили к делу.
Самым важным им показалось отвести плот в сторону от многолюдной переправы, дабы не возбуждать ненужного любопытства. Но даже доставка его к берегу оказалась весьма нелегкой задачей. Якорь, которым плот был надежно сцеплен с грунтом, сидел на прочной металлической цепи, а сама цепь оказалась привязанной где-то снизу, под самым днищем.
Почти отчаявшись, полицейские попытались сорвать с места трупы, но тут же оказалось, что все пятеро намертво и во многих местах прикреплены к настилу и невидимым с парома прочным деревянным стойкам — где болтами, а где и скобами, прямо сквозь тело.
Полицейские отправились за инструментом, привезли, начали, во вред возможным уликам, все это ломать и крушить, а столпившиеся на берегу и на вставшем на прикол пароме люди все смотрели и смотрели. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то просто молчал, и все понимали, что прямо сейчас этими мертвыми устами им говорится чистая, не замутненная ложью правда о жизни. Ибо так оно все и есть. Преступники помогают жить полиции, а полиция, делая вид, что истребляет их, на деле паразитирует на простых мирных гражданах.
Шериф приехал к переправе сразу, как только услышал о найденном теле Дэвида, — в девять тридцать утра. И до половины второго пополудни он стоял и смотрел, как полтора десятка констеблей из облепивших плот со всех сторон шатких, собранных со всей округи лодок со скрипом выворачивают скобы и болты из многократно пробитых, незаметно укрепленных металлической арматурой тел.
Шериф отправился в мертвецкую, переговорил с вызванным из Нового Орлеана штатным судебным врачом и лейтенантом Фергюсоном. А затем в мертвецкую приехал мэр, большая половина служащих полицейского управления округа и черт знает кто еще!
Что-то говорил мэр Торрес, что-то -прокурор, что-то — наиболее толковый во всей этой компании Фергюсон, но шерифу округа Тобиасу Айкену было не до них. Этот щенок не просто убил полицейского и не просто бросил ему вызов — открыто и нагло; он сумел надругаться над самым святым, что только и было у шерифа, — над самим смыслом его бескорыстного служения обществу и конституции!
И — хуже всего — у шерифа не было ни единой законной зацепки, ни единой улики, способной убедить суд присяжных, вообще ничего.
Шериф подписал все нужные бумаги, проследил, как сержанту полиции Дэвиду Кимберли выламывают руки, чтобы запихнуть-таки окоченевшее тело в тяжелый дубовый гроб, как торопливо и суетно осматривают выдернутые из трупов массивные железные детали, и повернулся к молча стоящему рядом Фергюсону.
— Я его возьму, вот увидишь.
Фергюсон как-то горестно хмыкнул и сочувственно тронул коллегу за плечо.
— Знаете, Тобиас, я тоже так думал… долго думал, даже уверен был… но вы же знаете, кто у нас правит бал — все эти лоуренсы и правят. Как вы собираетесь это дело через прокуратуру протащить? У вас хоть одна прямая улика есть?
Айкен опустил глаза. Все пятеро надежных белых свидетелей убиты. Шарниры, скобы, болты — все это покупалось каждым фермером и каждым крупным землевладельцем сотнями, тысячами штук за сезон. Лежащие у него в сейфе записки доказательной силы не имеют, поскольку вообще неизвестно, кем написаны, да и не может он ими козырять — себе же хуже сделает. А плот… а что плот? Поди докажи, кто и где его делал!
В голове у шерифа было все — каждая, самая мелкая деталь этого жуткого преступления, а вот в руках…
— Я не знаю, как я это сделаю, лейтенант, — мрачно произнес Айкен. — Но я тебе клянусь, я его возьму! А не возьму, так пристрелю!