Особенно,... 
78 
Гарсиа печально улыбнулся, все еще по-военному четко развернулся на месте и исчез в базарной толпе. А Мигель вдруг осознал, что, кроме капрала Альвареса, за весь минувший год это был первый человек, говоривший с ним без страха или угрозы.
***
Летом 1934 года Себастьяну исполнилось четырнадцать лет. Благодаря неустанному трехмесячному труду сеньоры Тересы он знал, что надо делать, когда тебя спрашивают о числах в пределах двадцати, и с легкостью сгибал и разгибал нужное количество пальцев. Но практического значения числа для него не имели. Как художник не высчитывает количество мазков, он не высчитывал количество посадочного материала, полагаясь исключительно на свое эстетическое чутье, с той разницей, что в отличие от художника Себастьян не мог позволить себе такой роскоши, как многократное переписывание холста. Ибо каждый, даже самый быстрый «мазок» проявлял свою суть только спустя два, три, а то и целых четыре года.
И все равно за прошедшие два года он успел многое. Разумеется, некоторые сложности еще оставались. Сад в целом все еще был «сырым». Огромное количество саженцев, должных стать краеугольными камнями будущего Эдема, еще не вошли в полную силу, а кое-где сочетание цветов и красок до сих пор не стало идеальным. Но «финишная прямая» уже проглядывалась.
Первой обнаружила «свой» уголок сада сеньора Тереса. Каждое утро с рассветом она выходила на проложенную специально для нее тропу и два-три часа гуляла по строго просчитанному для нее маршруту, не отклоняясь ни на шаг. И только после этого находила в себе силы тащить на себе домашнее хозяйство, ссориться с чиновниками и спорить с немногими оставшимися арендаторами.
Затем отыскала свой уголок и сеньора Лусия. Ей хватало для прогулки и получаса, и Себастьян потратил чуть ли не полгода своей жизни на то, чтобы эта прогулка возросла хотя бы еще на четверть часа. Не вечность, но все же.
В конце концов стала откликаться на попытки создать для нее свой райский уголок и юная сеньорита Долорес. Ей уже нравился маленький садик в полусотне метров от флигеля, с маленьким говорливым ручейком, сбегающим тремя искусно выведенными каскадами, небольшой запрудой и веселенькой, прыгающей вслед за ручьем с каскада на каскад многоцветной фиалковой россыпью.
Несколько мешало Себастьяну то, что вкусы сеньориты Долорес постоянно менялись, но, поразмыслив, он решил, что это пройдет. Растение тоже ведь не сразу созревает и приобретает свой окончательный вид.
Эта же мысль помогала Себастьяну терпеть необъяснимое равнодушие к саду подросшего и заматеревшего Пабло. Сын сеньоры Лусии и недавно вернувшегося из тюрьмы капитана Гарсиа повесил на нижнюю ветку старинного дуба боксерскую грушу и устроил на английской лужайке подобие футбольного поля, но сами по себе растения Пабло не интересовали. Вообще.
Даже отец Пабло, лишь однажды пройдя по приготовленной для него Себастьяном лавровой аллее и обнаружив уложенный набок обрезок бревна в окружении живописно разбросанных вокруг поляны молодых миндальных деревьев, сразу же сел, достал сигареты и просидел так до поздней ночи. Но не Пабло.
Кроме этого мальчишки, только один член семьи не ходил в сад — Сесил Эсперанса. Нет, он прекрасно укладывался в общий гармонический строй будущего Эдема, но в сад не ходил. Вечно с папкой под мышкой, в красивых круглых очках, он стремительно пробегал в дом вечерами и также стремительно выбегал по утрам. И все.
И только двое — сеньора Долорес Эсперанса и ее супруг сеньор Хуан Диего Эсперанса — были довольны всем. Может, потому, что старухе всегда нравились розы, а полковник наконец-то вернул себе былую значительность, едва встал во главе целого войска закопанных под молодыми оливами овечек. Себастьян чувствовал их покой и внутреннюю созвучность саду всей кожей и твердо знал, что с этими двумя ему удалось все.
***
В сентябре — октябре 1934 года противостояние реформистов и реставраторов достигло апогея, и вся Испания стала буквально лопаться по швам.
И в это неспокойное время началось долгое судебное разбирательство по иску Сесила Эсперанса. Когда Мигель об этом услышал, он не поверил собственным ушам. Но факт оставался фактом, а господин судья терпеливо разъяснил недоумевающему начальнику полиции детали.
Как следовало из заявления Сесила Эсперанса, его публичный отказ от собственности в пользу Республики, во-первых, был сделан под нажимом левых прокоммунистически настроенных властей, а во-вторых, никак не был оформлен юридически. Арендаторы просто растащили богатые земли семьи Эсперанса по кусочкам, нимало не заботясь об их официальном статусе.
78 
