Шла я исключительно на автопилоте, чуть ли не передвигая ноги руками, и вот он, родной поселок! У меня хватило ума держаться в тени заборов, чтобы не испугать случайно выглянувшего человека своим жутким видом – ведь стало уже довольно светло. Таким манером я почти дошла до своего участка, когда вдруг заметила вышедшего из своей калитки Куркуля, который направился мне навстречу и был явно не в себе. Увидев его перекошенное лицо, я невольно прижалась к забору и просто обмерла от ужаса, когда разглядела в его руке окровавленный топор, вторую руку он прятал за спину. Я изо всех сил вжалась в забор, чтобы стать как можно незаметнее, но Куркуль направился прямо ко мне, ласково говоря на ходу:
– Иди ко мне, моя хорошая! Ну, куда ты спряталась? Не бойся! Иди ко мне! Я тут тебе кое-что приготовил! Ну где же ты, девочка моя! – Тут он остановился, прислушался, а потом зло бросил: – Ах ты дрянь такая! Я к тебе со всей душой, а ты морду воротишь?
Он снова двинулся на меня, и его топор зловеще поблескивал в ранних лучах утреннего солнца.
«Господи! Значит, он точно контуженный! Наверное, у него обострение началось, и он за себя не отвечает! Вот расчленит сейчас меня на мелкие кусочки и своей Заразе скормит. И, главное, даже отвечать за это не будет – что взять с контуженного? – билась в голове паническая мысль. – Но почему именно меня? Я же ему ничего плохого не сделала? А может быть, ему все равно, на ком отыграться, на ком зло сорвать?»
Я уже открыла рот, чтобы позвать на помощь, но тут же зажала его ладонью, и, сев на корточки, сжалась в комок.
Глава 8
Саша. Оскорбительное недоверие
– Ну, слава богу! – пробормотал я, сворачивая на родную улицу дачного кооператива.
Выглядел наш мини-вэн так, словно я на нем форсировал болото, но это неважно – главное, выбрался. Я, конечно, эколог, и сучья с кустарником рубить мне должно быть стыдно и непрофессионально, только пусть сначала наши деятели научатся дороги делать, а потом уже принимают законы об охране зеленых насаждений.
– Твою мать! – невольно вырвалось у меня, и неудивительно: рядом с нашим участком стоял микроавтобус «Скорой помощи» и сновали люди в белых халатах. – Что-то с Марусей!
Быстро подъехав, я выскочил из машины и тут увидел стоявшего с самым скорбным лицом Куркуля, который, хоть меня и не жаловал, потому что я, по его мнению, лоботряс, но тут, вздохнув, сказал:
– Какое горе! Бедная девочка! Ей бы еще жить да жить! Такая молодая! Веселая! Резвая! – и поник головой.
Мои колени дрогнули и подогнулись сами собой, а сердце ухнуло в живот. С трудом глотнув, я откашлялся и собрался было спросить, что произошло с моей женой, но тут увидел в окне нашей веранды Марусю, живую и здоровую. Ноги тут же выпрямились, я откашлялся и с огромным облегчением выдохнул:
– Жива, слава богу!
– Кто? – безучастно спросил Куркуль.
– Моя жена! – чуть не заорал я ему в лицо. – Я же подумал, что вы о ней говорили!
– При чем здесь она? – вяло удивился он. – Я о Терезе говорил.
– А «Скорая» откуда? – обалдел я.
– Я для нее вызвал, – тоскливым тоном пояснил он.
– Но она же не ветеринарная!
– Ну и что? – удивился он. – Теперь за деньги все можно, а я для своей Терезы ничего не пожалею! Ее же какой-то изувер отравить пытался! Подбросили небось что-нибудь вкусненькое, вот она и не удержалась! Она сначала у меня здесь болела, а потом в лес уползла... Уж как я ее там искал! Все облазил! Чем я ее только не подманивал! Даже курицу сегодня утром зарубил и с ней в лес пошел – любит моя Тереза свежатинку! Так она сначала даже не реагировала, девочка моя... А потом ничего, на животе подползла ко мне и скулит... Жалуется, что ей больно! Ну, я ее в охапку и сюда! Врачей для нее вот вызвал!
Я был настолько ошарашен всем случившимся, что даже не нашелся что ему ответить, но тут из калитки вышел врач и сказал:
– Не волнуйтесь, Виктор Петрович! Все будет хорошо! Организм молодой, здоровый, так что все образуется!
– Дай-то бог! Дай-то бог! – вздохнул Куркуль и протянул врачу деньги, которые тот бестрепетно принял.
«Скорая» уехала. Куркуль пошел к себе ухаживать за своей Заразой, и я наконец-то получил возможность попасть на свою дачу. Пока я шел туда, во мне такой волной поднялось яростное возмущение, что я готов был поколотить Марусю, как бубен. Я себе чего только не надумал за эту ночь и утро, а она, как утренняя роза, свежа и благоухает. Ну, я ей сейчас устрою!