– Да нельзя мне… – еще раз начал он и вдруг понял, что уговоры бессмысленны: этот мальчишка не возьмет на себя ответственность ни за что; ему проще надеть на попа наручники и дождаться, когда подъедет начальство. А это еще двадцать-тридцать минут. И тогда он сгреб щуплого милиционера в охапку, подтащил к машине и, отобрав у него наручники, пристегнул парня за руку к задней дверце.
– Вы что себе позволяете?! – верещал милиционер. – Я вас! Я тебя! Сгною! Кровью блевать будешь!
Священник нащупал в форменном кармане крикуна ключи от «браслетов», терпеливо содрал с него портупею, кинул ее на переднее сиденье, сел за баранку «Рено» и, полуобернувшись, тихо произнес:
– Если не хочешь бежать пешком, садись.
* * *
Враскачку, со второй попытки он выдернул машину из витрины и помчался по темным улицам на скорости около девяноста километров – больше по усть-кудеярским разбитым дорогам было не выжать. Милиционер поначалу кричал, но потом, когда священник набрал полную скорость, был озабочен только тем, чтобы не вывалиться в незакрывающуюся из-за пристегнутого «браслета» дверцу.
– Слушай меня внимательно, парень, – не оборачиваясь, произнес отец Василий. – Сейчас мы приедем ко мне домой; оттуда можешь позвонить своему начальству. Только уговор: истерики не закатывать – у меня жена беременная, ей волноваться нельзя. Понял?
Милиционер пробурчал что-то невнятное и злобное типа «кровью блевать заставлю»…
– Аркадий Николаевич, – назвал священник имя начальника милиции, – мне друг. Так что, если будешь выеживаться, зашибу, можешь не сомневаться. А рука у меня тяжелая. Еще раз спрашиваю: понял?
– Понял, – неохотно буркнул милиционер: об особых правах и привилегиях личных друзей местного начальства он, как и все интересующиеся жизнью города люди, был наслышан.
– Но у меня сейчас проблемы, – продолжил отец Василий. – Возможно даже разбойное нападение. Так что сразу по прибытии на место я тебя расстегну и оружие верну. Может пригодиться.
Милиционер как-то сразу затих, и священник даже подумал, а не много ли он на этого пацана грузит? Но другого мента под рукой не было, а Батя мог заявиться со своими бугаями в любой момент.
Впереди показались огни его дома, и через полминуты отец Василий, аккуратно подрулив на битом-перебитом «Рено» к воротам, остановился. Ни машин, ни людей вокруг не наблюдалось, и он кинул ключи от наручников милиционеру, прихватил портупею и вышел.
– А пистолет? – жалобно вякнул блюститель порядка.
– Чаю со мной попьешь – получишь. Пошли, сейчас рассусоливать некогда; ты и сам видел, какие мордовороты мной интересуются…
* * *
Ольга встретила его уже на крыльце.
– Что с вами?! – охнула она, потянув носом.
– Потом, Олюшка, потом… Вот, молодого человека чаем напои, а я пока Скобцову позвоню.
– Что – опять? – жалобно спросила супруга.
– Вроде того… – обронил отец Василий и прошел к телефону.
Он еще не знал, как объяснит начальнику милиции, почему им заинтересовались люди, охотящиеся на разыскиваемого всей местной милицией бывшего духовного лидера сектантов Бориса Николаевича Ефимова. Но как-то объяснять было надо…
– Пистолет! – жарко прошептал ему в затылок милиционер.
– Тебя как звать? – вместо ответа поинтересовался священник.
– Вадиком… Быстрее дайте пистолет!
– А ты чаю попил?
– Да быстрее же, батюшка! К нам гости!
«К нам? – подумал священник. – Что ж, это хорошо, если "к нам".
– Оля, свет в спальне погаси, – повернулся он к жене. – Нет-нет! В кухню не ходи! Только в спальне! И сиди там тихо, как мышка… поняла?
Ольга молча кивнула и, переваливаясь и поддерживая живот рукой, отправилась в спальню.
– Где они, Вадик?
– У ворот машина стоит, – сглотнул милиционер. – И этот здоровяк там же…
– Это совсем другой здоровяк, – вздохнул священник и, прихватив с собой телефонный аппарат, щелкнул кухонным выключателем. – Их здесь двое таких – аж смотреть страшно.
– Ага, – сглотнув, кивнул милиционер.
Они вместе подошли к окну и, раздвинув занавески, осмотрели двор и подступы к нему. Нигде никого. Только у ворот, рядом с «Рено», стоял с потушенными фарами еще один автомобиль, а рядом, облокотясь рукой на капот, ждал чего-то второй громила – тот самый, что свалил отца Василия в траншею одним молодецким ударом.
– Во горилла! – то ли восхитился, то ли ужаснулся Вадик.