38 
– Ну хорошо, – наконец прервал молчание Бык. – Даю тебе еще пару дней. Дальше ждать не буду, если в отказ пойдешь, этот приговор исполнит другой.
Владимир шел по темному лагерю, угрюмо обдумывая предложение Волошина. В нем боролись два чувства: с одной стороны, ненависть к Шевчуку была столь велика, что он почти готов был дать согласие на убийство прапорщика-садиста. С другой же стороны, убить вот так, как палач, заранее все рассчитав и продумав, противоречило его натуре.
Когда он вернулся в барак, внимательный Либерзон сразу заметил, что в душе у Полунина происходит какая-то тяжелая борьба.
– У тебя все ладно? – спросил Либерзон.
– Да, у меня все нормально, – ответил Полунин.
И тут неожиданно его поразила мысль о том, что Либерзон наверняка будет знать или, может быть, даже уже знает, что предстоит сделать Полунину. Не может не знать, ведь ему необходимо будет проставить у себя в табеле Полунину рабочий день на пилораме, где тот будет отсутствовать, сидя в засаде.
«Черт, похоже, они все уже договорились между собой и ждут только моего согласия», – со злостью подумал Полунин, укладываясь спать.
* * *
На следующий день произошло еще одно событие, взбудоражившее Полунина. Вечером к нему подошел дневальный и сообщил:
– Вован, у тебя сегодня свиданка, начальник разрешил.
– С кем? – удивленно спросил Полунин. – С матерью?
– Не-е, на маму она не похожа, – усмехнулся шнырь, – больно молодая еще. Деваха к тебе какая-то приехала.
Полунин спрыгнул с нар.
«Неужели она, – лихорадочно, с воодушевлением подумал он. – Неужели она… Рита. Наконец-то появилась. Уверен, что она приехала сюда, наплевав на запреты отца».
Воодушевление, охватившее его, было столь великим, что в этот момент был готов простить и ей, и Слатковскому, и даже лагерным изуверам-охранникам все плохое, что они причинили ему. Его жизнь снова приобретала смысл.
Полунин засуетился, рванувшись было поначалу к выходу, но вдруг резко остановился, вспомнив о том, что не брился сегодня. Он вернулся к тумбочке и, достав из нее электробритву, принялся драить щетину на щеках.
Изя, лежавший на кровати и читавший газету, оторвал от нее свой взгляд и, посмотрев на Полунина, сказал:
– Идите, Вова, идите быстрее, бросьте вы это занятие. Свиданку вам дадут короткую, скоро уже отбой. Не теряйте время даром, лучше пообщайтесь со своей девушкой лишние пять минут.
Изя был прав, и Полунин, выключив электробритву, бросил ее в тумбочку и, схватив куртку, побежал к выходу.
Когда Владимир вошел в комнату для свиданий, то от неожиданности замер на пороге.
Навстречу ему поднялась Татьяна Коробкова. Изумленный Полунин посмотрел на нее, не сумев произнести ни слова.
– Господи, что же они сделали с тобой, – произнесла Татьяна, рассматривая Владимира. – Как ты сильно поседел и осунулся.
Владимир тоже смотрел на Татьяну. Она была по-прежнему таким же лакомым кусочком для мужчин. Хорошо сложенная, с модной прической, аккуратно нанесенным макияжем.
Полунину даже показалось, что она еще больше похорошела за то время, пока они не виделись. Но мысли сейчас у него были не о ней, он ожидал встретиться с Ритой.
Не увидев ее, он был настолько ошеломлен, что не удержался и спросил:
– А почему Маргарита не приехала?
По лицу Татьяны пробежала тень разочарования. Она замялась, но, взяв себя в руки, ответила:
– Она не смогла… приехать.
– Может, она письмо вместе с тобой прислала?
– Нет, – ответила Татьяна.
В ее голосе появились ледяные нотки.
– Письма она тоже не прислала. И вообще меня никто не присылал, я сама приехала.
Этого краткого диалога хватило, чтобы они поняли, как оба ошибались. До Владимира наконец-то дошло, что Татьяна приехала к нему в лагерь по собственной инициативе, и, по всей вероятности, он для нее гораздо больше, чем просто друг.
Татьяна, в свою очередь, поняла, что она ничего не значит для Владимира. Он по-прежнему любит Риту.
Они еще какое-то время говорили друг с другом. Владимир расспрашивал о здоровье матери, о том, как идут дела у друзей. Татьяна рассказывала, что Ольга Владимировна чувствует себя вполне прилично, хотя и сдала в последнее время. И Татьяна, и Леха Каширин продолжают учиться.
И хотя они разговаривали с виду оживленно, оба чувствовали легкую отчужденность, возникшую между ними.
Владимир не выдержал и снова задал вопрос на больную тему:
38 
