Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
22 
Когда я вошел, он заметно оживился и с хрипотцой в голосе заявил:
– Вот, будьте любезны! Ободрали мне горло своей японской техникой! А я ведь на досуге как-то изучил закон о правах пациента... Если задаться целью, то по этому закону я смогу предъявить вам столько претензий, что разорю вашу лавочку дотла!.. Взять только аспект необоснованного назначения анализов...
– Бросьте вы, Юрий Николаевич! – добродушно сказал я. – В основе любой жалобы должно лежать какое-то обоснование того, что вам нанесен ущерб. А у вас дело идет на поправку...
Чехов, насупившись, посмотрел на меня и вдруг сказал:
– Ну, это правда, мне сейчас стало получше... Но в своем главном убеждении я неколебим. Медицина замешена на варварстве. Достаточно посмотреть на лицо вашего Анатолия Сергеевича, когда он ковыряется во внутренностях беспомощного пациента – он в этот момент царь и бог! Маркиз де Сад!.. Вы еще жалуетесь на беспредел, царящий в органах! В любом случае человек в застенках хотя бы сохраняет за собой право кричать и материться. А здесь даже этого нельзя себе позволить!
– Зачем же материться? – с упреком заметил я. – Мы все-таки учреждение высокой культуры... Но дело не в этом, Юрий Николаевич. Я предполагаю вас денька через два-три отправить домой. Смею думать, вы не возражаете?
Грубое лицо Чехова просветлело.
– Ни боже мой! – воскликнул он. – Ваша больница, конечно, удобная, и к вам я привык, но дома, как говорится, и стены помогают... Да и, правду сказать, накладно у вас лечиться...
– Зато, как говорят в Одессе, вы имеете результат! – возразил я. – Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить... Результат у нас сейчас, безусловно, положительный. Но если вы так и не захотите внять голосу разума, все пойдет коту под хвост. Скажите, как мне убедить вас, что в основе вашего здоровья лежит прежде всего воздержание и диета?
Чехов нахмурил лоб и задумчиво пожевал губами.
– Это, что же, – с недоверием произнес он, – выходит, и водочки ни-ни?
– Лучше, конечно, ни-ни, – ласково подтвердил я. – А если откажетесь от курения, так это будет совсем великолепно!
– Послушайте, Владимир Сергеевич, – с надеждой спросил Чехов. – А если, скажем, так: я ни от чего не отказываюсь, а когда заплохеет, ложусь к вам, подлечусь – и снова... Как полагаете, в таком режиме можно функционировать достаточно долго?
– Может быть, и можно, – сказал я. – Но я бы не советовал испытывать судьбу. Возможен роковой исход. Восстановительные способности организма не безграничны...
– Ну а если все-таки потихоньку... понемножку, а? – проговорил Чехов умоляющим голосом.
– В принципе запретить я вам ничего не могу, – пожал я плечами. – Можете даже глотать шпаги и пить бензин. Сколько бы раз вы к нам ни попали, больница ничего не теряет. Счета оплачивать вам. У вас, наверное, большая пенсия, если вы можете позволить себе такое развлечение?
– У меня супруга – неплохой адвокат, – кашлянув, ответил Чехов. – Специализируется на имущественных спорах... Если она не даст мне вдруг отставку...
– Непременно даст, – заверил я. – Кому интересен муж, регулярно отправляющийся на больничную койку?
Маленькие глазки Чехова злорадно сверкнули. Он ткнул в меня кривым коротким пальцем и заявил:
– Вот оно, очередное свидетельство антигуманных настроений в медицинской среде! Вы считаете, что возможна дискриминация по состоянию здоровья, не так ли? Совсем недаром вам предложили поучаствовать в эвтаназии, дорогой Владимир Сергеевич! Видимо, что-то такое прочитывается в вашем лице...
Он задел мое больное место. Туманная история продолжала бередить мою душу. Мне казалось, что она должна иметь продолжение, но откуда оно последует, я сообразить не мог. Уже несколько раз я порывался поделиться своими изысканиями с Юрием Николаевичем, но все как-то руки не доходили. Теперь, раз уж он вспомнил эту историю, я решил воспользоваться моментом.
– Кстати, об эвтаназии, Юрий Николаевич, – сказал я серьезно. – Хочу спросить вашего мнения. Человека, так сказать, соответствующего опыта... Дело в том, что я все-таки попытался разузнать о дальнейшей судьбе гражданина Зелепукина и с большим огорчением узнал, что он недавно скончался...
И я изложил Чехову все, что мне удалось выяснить.
На лице Чехова появилось выражение удивления и недовольства. Он даже полез в карман за сигаретами и, достав одну, зажал ее крепко губами. Однако, заметив мой сокрушенный взгляд, убрал ее и разразился уничтожающей тирадой:
22 
