А он им оказался, причем более последовательным, чем я, потому что даже не подумал извиняться за тот бедлам, что царил в квартире. Он просто сразу отправил меня на кухню и попросил достать из холодильника «все, что найду».
Нашел я полкруга засохшей колбасы и огромную, великолепную кисть винограда, отдававшую золотом позднего лета.
– Где снимали урожай, Николай Петрович? – весело спросил я, имея в виду, конечно, виноград.
Но он понял мой вопрос совсем иначе и, ставя на стол бутылку, буркнул:
– Я получил расчет у Миллера. – Он быстро и подозрительно покосился на меня и сказал: – А в чем дело?
– Нет-нет, я спрашиваю вас не о деньгах! – усмехнулся я. – А вот об этом чуде природы!
Николай Петрович равнодушно посмотрел на виноград.
– Ах, вот вы о чем! – поморщился он. – Купил где-то… А где – не помню!
Но, впрочем, где бы он его ни купил, а виноград пришелся весьма кстати – ни Груздев, ни я так и не рискнули притронуться к той колбасной мумии, что мерзла в пустоте холодильника.
Мы пили водку, закусывая виноградом, и Николай Петрович выкладывал мне тайны медсестры Малиновской. В его интерпретации тайны эти заключались только в том, что практически все окружающие ее мужчины «положили на нее глаз».
Поняв, что меня опять обвели вокруг пальца, я ужасно разозлился. Вся так называемая «информация» не стоила и ломаного гроша, а я уже был заметно нетрезв и чувствовал себя невыносимо глупо. Нужно было уносить ноги, но я все никак не мог заставить себя выйти из-за стола.
Захмелевший Николай Петрович, напротив, чувствовал себя прекрасно и все более входил во вкус. Постепенно с «тайн Малиновской» он перескочил на общефилософские вопросы, изо всех сил стараясь втянуть меня в дискуссию о справедливости и о том, возможна ли она на этом свете.
– Слушайте, Николай Петрович! – не выдержав, сказал я ему. – Справедливости на этом свете, несомненно, нет, потому что иначе я бы не сидел и не убивал время, слушая ваши бесплодные рассуждения!
Груздев ошарашенно вытаращил на меня осоловелые глаза и недоуменно спросил:
– Не понимаю, чем вы сейчас-то недовольны?
– А чем я должен быть доволен? – резонно заметил я. – Ничего нового вы мне не сообщили. Так, одни абстракции. Понимаю, вам нужен собутыльник, но мне время дорого. Так что всего хорошего!
Взгляд Николая Петровича слегка прояснился, он сделал сосредоточенную мину на лице и протестующе сказал:
– Никакой собутыльник мне не нужен! Особенно такой. А про Малиновскую я вам могу рассказать что угодно. Пожалуйста! Что конкретно вас интересует?
«Ну вот, опять начинается сказка про белого бычка», – с досадой подумал я и сказал:
– Да ничего вы не знаете! Вы хотя бы в курсе, что Юлия Дмитриевна исчезла?
Груздев самодовольно усмехнулся и загадочно посмотрел на меня.
– Ну это, пожалуй, слишком сильно сказано – исчезла! – с превосходством ответил он.
– Вот как? – удивился я. – Может быть, вам известно, где ее можно увидеть?
Николай Петрович важно кивнул. Я не поверил своим глазам.
– Нет, в самом деле? Может быть, вы имеете в виду ее квартиру на Арбате?
Николай Петрович не менее важно помотал головой.
– Тогда где же она находится? Вы можете назвать это место?
Груздев независимо откинулся на спинку стула и принял совершенно неприступный вид.
– Назвать не могу, – сказал он. – Но могу сводить вас в то место, где она часто бывает. Годится?
– Что значит – сводить? – рассердился я. – Может быть, мне неинтересно идти туда в вашей компании?
Николай Петрович пожал плечами и презрительно сжал губы. Я понял, что его заклинило и настаивать бесполезно.
– Ну ладно! – согласился я. – Беру свои слова обратно. Когда вы можете меня сводить в это место?
– Хоть сейчас! – великодушно объявил Груздев.
Такая легкость немного настораживала. Я начинал подозревать очередной трюк, за которым ничего не стояло, кроме желания поразвлечься.
– А откуда вам известны места, которые посещает эта роковая женщина? – поинтересовался я.
Николай Петрович ответил неожиданно серьезно:
– Не знаю, поймете ли вы меня… Конечно, это глупость, но… иногда я следил за ней… Куда ходит, с кем встречается… А что поделаешь? Однажды я попытался заговорить с ней, пробудить, так сказать, интерес к своей персоне… Она посмотрела на меня так, словно с ней заговорил, скажем, стол… или дерево. Я для нее не существую. Поэтому мне остается только любоваться издали, иногда…