Особенно,... 
61 
— Ты сказала моей матери что-нибудь, что могло расстроить её?
— Конечно, нет, — прошептала она громко, признавая силу этих пальцев и прислоняясь к его груди. — Я вообще не видела её с того момента, когда она привела меня в мою комнату, ещё до обеда. Я не нравлюсь ей, несомненно. Это ведь не то, чего бы тебе хотелось?
— Нет, — скривившись, с горечью ответил он. — Я вообще не хотел бы видеть тебя здесь, Джессика.
Её подбородок гордо поднялся.
— Так отошли меня, — бросила она ему вызывающе.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу сделать этого, — грубо отрезал он. — Я живу с мучительной болью, и я или выберусь из этого ада, или утащу тебя с собой.
Потом он отпустил Джессику и ушёл, оставив её с горьким осознанием его ненависти.
В день её свадьбы рассвет занимался ясный, чистый и удивительно прозрачный, какой бывает только в Греции. Она стояла у окна и рассматривала бесплодные холмы, каждая деталь которых была такой чёткой и ясной, словно достаточно было просто протянуть руку, чтобы коснуться их. Чистый солнечный свет заставил её почувствовать, что, если бы она смогла открыть глаза достаточно широко, то узрела бы вечность. Она чувствовала себя здесь как дома, на этом скалистом острове, с его голыми холмами, в окружении безмолвной тысячелетней истории, с тёплым и, безусловно, искренним приёмом темноглазых людей, которые обнимали её, как будто она была одной из них. И сегодня она выходила замуж за мужчину, который владел всем этим.
Хотя враждебность Николаса всё ещё создавала барьер между ними, сегодня она чувствовала себя более жизнерадостной, поскольку именно сегодня мучительное ожидание должно было закончиться. Традиционная церемония и пышное торжество, которое последует за ней, смягчат его; он должен будет выслушать её сегодня вечером, когда они останутся наедине в его спальне, и узнает, наконец, правду, когда она отдаст ему бесценный подарок — своё целомудрие. Улыбаясь, Джессика отвернулась от окна, чтобы начать приятный ритуал купания и украшения своих волос.
В течение этих нескольких дней, проведённых на острове, она успела погрузиться в традиции этих людей. Она воображала свадебную церемонию в маленькой белой церкви, с арочными окнами и куполообразной крышей, солнечный свет, льющийся через витражные окна, но Петра опровергла её представления. Религиозная церемония редко проводилась в церкви, чаще в доме крёстного отца её жениха, или koumbaros, который также обеспечивал свадебное торжество. Крёстным отцом Николаса был Ангелос Паламас, полный мужчина с благородными и мягкими манерами, его волосы и брови над чёрными, как уголь, глазами были абсолютно белыми. Импровизированный алтарь был установлен в середине самой большой комнаты дома kyrios Паламаса, где она и Николас будут стоять у алтаря перед священником, отцом Амброузом. Им с Николасом возложат на голову венки из флёрдоранжа — венки, благословлённые священником и связанные лентой, так же как и их жизни будут благословлены и связаны между собой.
Неторопливыми, мечтательными движениями Джессика переплела свои волосы одной широкой лентой и уложила их на голове в прическе, которая подчеркивала её девственность. Вскоре должны были прийти мадам Константинос и Петра, чтобы помочь ей с платьем, и Джессика пошла к шкафу и достала белый полиэтиленовый пакет на молнии, в который было упаковано её свадебное платье. Она не видела его прежде, приберегая напоследок почти детское восхищение, и теперь действовала очень аккуратно, положив чехол на кровать и осторожно расстегнув на нём молнию, чтобы не зацепить кусочек материи застежкой.
Но, когда она вытащила изысканное, прекрасное платье, её сердце и дыхание остановились, и она отбросила его, как будто оно превратилось в змею, потом отвернулась, глядя вдаль невидящими глазами, и жгучие слёзы скатились вниз по щекам. Он сделал это! Он отменил её указания, пока с неё снимали мерки в примерочной комнате, и вместо белого платья, о котором она мечтала, сшили это, которое лежало, скомканное, на кровати и было бледно-персикового цвета. Джессика знала, что салон не допустил ошибки, она была абсолютно уверена, что заказала платье белого цвета. Нет, это было делом рук Николаса, и она чувствовала себя так, словно он вырвал ей сердце.
В ярости она хотела уничтожить платье и сделала бы это, если бы ей попалось под руку что-нибудь подходящее, но ничего не было. И при этом она не могла заставить себя взять его в руки и сидела у окна, чувствуя, как слезы жгут и слепят ей глаза, а горло сжимается от рыданий. Именно такой и застала ее Петра.
61 
