* * *
Но Ловец говорит:
— Стоять!
* * *
Смеются хоссы быстро и громко, это подтвердит всякий, кто имел возможность наблюдать их забавы.
* * *
— Ты кто такое? — в изумлении застывает старшая хосса. — Ты кто такое есть, моток? Ты кем себя?
— Я — Ловец.
Хоссы одна за другой останавливают движение. Они валятся на пол и начинают кататься по ковру, задирая лапы и весело скалясь.
— Моток!
— Плавленый резина!
— Ощипок куры!
— Ты не Ловцом, — говорит старшая хосса. — Ловца — ивы, оленья кожи, орла пер. Духи предка. Перьев, — поправляется она и кокетливо улыбается. — Нестоящий. Не-на-стоящий.
— Не пущу, — говорит Ловец, покачиваясь на шерстяном шнуре.
— Пса!
— Цепной!
— Гав!
— Нас не можешь, — говорит старшая хосса. — Мы не снов. Мы их есть.
* * *
Никакие приспособления и прочие меры вроде оберегов, поумендеров, так называемых ловцов снов, окуриваний, опрыскиваний, хождений с колокольчиками, свечами и тому подобного не имеют силы против хосс.
Они обитают в пространстве между явью и сном, сами не являясь ни тем, ни другим. Только в этом узком промежутке и возможно сразиться с ними.
* * *
Марвин слышит его. Ловец говорит — говорит голосом, похожим на голос Катерины, хотя и немного отдающим пластмассой и шерстью. Странным образом Ловец оказывается сразу во всех слоях — во сне, по эту и по ту сторону сна. Здесь, и там, и где-то еще, в неназываемом пространстве поля боя. Хоссы слышат его. Марвин слышит его. Катерина во сне кричит — всем телом, мучительно вздетым дугой над постелью. Беззвучный крик по ту сторону сна. Пронзительный, он полосует реальности, перекрещивает их шрамами, перемешивает плоскости. В этом месиве, в этой неразберихе Марвин вдруг оказывается Ловцом. Катерина тоже. Все втроем они распахивают руки — Марвин не успевает сосчитать клинки, вспыхнувшие из его ладоней. Дальше — молниеносно.
* * *
Утром они лежат на постели обнявшись. Марвин лежит ничком, дышит Катерине в шею. Катерина во сне считает рубцы и шрамы на его теле, считает свежие отметины этой ночи. Теперь она видит их, как видит и искромсанные туши на полу вокруг кровати, и мерцающую на стенах кровь хосс. Постель тоже вся испачкана, и Катерине хочется встать и стирать, мыть, чистить — убрать все следы кошмара. Но она не просыпается, потому что не просыпается Марвин, он спит даже там, глубоко во сне. И Катерина, не просыпаясь, закрывает глаза с намерением ждать сколь угодно долго.
Ловец смотрит на них, покачиваясь на коротком шерстяном шнурке. Там, во сне, он тоже с ними. И когда они проснутся, он останется с ними насовсем.
СЕРГЕЙ МАЛИЦКИЙ
СОБЕСЕДОВАНИЕ
1
Где сплетаются лестницы,
Остается надежда
Ступить на равнину.
Jenny
Дом казался пришельцем из прошлого. Впечатление усиливали узкие стрельчатые окна, которые в первом ряду натужно поблескивали темными витражами, во втором и третьем походили на бойницы, а выше замещались каменными фигурами с оскаленными пастями. Женни попробовала посчитать этажи и не смогла. Высокие оконные проемы сбивали с толку. Взметнувшиеся рядом офисы отсвечивали тонированным стеклом и казались самонадеянными выскочками.
Девушка посмотрела на часы. Постоянная боязнь оказаться несостоятельной, опасение упустить возможную работу заставили прийти на полчаса раньше и теперь вынуждали бродить по тротуару. Улица заканчивалась тупиком с вязами, в тени которых стояло несколько машин. Женни оглянулась, рассчитывая увидеть скамью или небольшое кафе, но этот район Гамбурга не собирался потакать слабостям. Она вздохнула и, поеживаясь от неожиданной утренней майской прохлады, подошла к дому. Обрамленные каменными спиралями колонн массивные двери казались частью монолитной стены. Рядом на высоте человеческого роста поблескивала металлическая плита. Сливающимся готическим шрифтом на ней темнела надпись:
Этот дом был построен в 1950 году
Олафом Густафсоном
и подарен городу Гамбургу
Женни подняла голову, еще раз окинула взглядом вертикаль фасада и недоуменно качнула головой. Дом выглядел значительно более старым. И на ощупь тоже. Камень не мог обмануть ее. Сколько раз, прогуливаясь по узким берлинским улицам, она угадывала возраст зданий! Неужели ошиблась?