31 
– Еще бы я не закричала! Вхожу в дом, зову Розу, она не откликается. Думаю, что я одна, и тут слышу эту музыку… И шаги мне навстречу! Как я могла отреагировать? Как бы вы отреагировали на моем месте?! Любовь Федоровна, переведите это Розе и моему мужу!
Преподавательница послушно перевела Антонио и все еще хмурой домработнице, теперь уже жадно прислушивающейся к нашему разговору на русском.
– Даш-ша, это часы! Это только часы, кариньо! Почему ты так напугаль… напугалься, да? – всплеснул руками Антонио, едва дослушав Любовь Федоровну.
– Это не «просто часы», Антонио! Как ты не понимаешь! Музыка из этих часов звучала по ночам, пугая меня, потому что я не знала ее источника! Что я могла думать? Да что угодно! Даже поверить в «проклятость» дома, о которой говорят…
– Деточка, какая «проклятость», что ты! – засмеялась Любовь Федоровна и мягко положила ладонь мне на плечо. Антонио вопросительно посмотрел на учительницу, прося перевести ему мою фразу, и после того, как женщина ему ответила, усмехнулся:
– Кариньо, кто тебе такое сказаль?
– Неважно, – буркнула я.
– Даш-ша, ты не должен верить. Люди – попугаи, я тебе говориль вчера, ты помнишь? – проникновенно глядя мне в глаза, заговорил муж.
Роза вся обратилась в слух нервно, как животное, раздувая ноздри от того, что мы вновь говорили на непонятном ей языке.
– Кариньо, ты усталь. Ты болел, да, ты… как это сказать, трудный неделя, да? Нервиоз. Ты видишь, музыка – это часы. Это не дом, это часы, которые вот, бах, их нет. Понимаешь? Их нет, нет музыка. Пойдем в комнату, кариньо, ты должен отдыхать.
С этими словами Антонио меня обнял и попытался увести.
– Я не хочу отдыхать, я буду заниматься с Любовью Федоровной!
– Деточка, думаю, твой муж прав, ты и в самом деле сильно перенервничала, тебе лучше отдохнуть. Пропустим занятие – ничего страшного, я приду в другой раз.
– Не уходите, пожалуйста!
– Хорошо, деточка, – покладисто, будто разговаривая с тяжелобольной, согласилась Любовь Федоровна и, обращаясь к моему мужу и домработнице, что-то принялась им объяснять. У меня не было сил вслушиваться, чтобы понять. Я всецело доверилась моей учительнице. Антонио, выслушав ее, закивал, а Роза, что-то буркнув, бросила на меня быстрый взгляд и стала спускаться по лестнице.
– Пойдем, Дашенька. Мы поднимемся к тебе, ты приляжешь, Роза принесет кофе…
– Лучше чай! – отозвалась я.
– Роза, не кофе, а чай! – тут же крикнула вслед домработнице Любовь Федоровна. И вновь обратилась ко мне: – Антонио переоденется и тоже поднимется к тебе. Мы немного побудем с тобой, а потом ты будешь отдыхать. Хорошо?
Я покладисто кивнула и уже в комнате спросила у Любови Федоровны:
– А где все же эти часы находились? Почему я слышала их, а Антонио – нет?
– Роза сказала, что убирала салон и услышала мелодию из кладовки, которая находится между кабинетом и спальней. Открыла дверь и обнаружила эти часы. Хотела привести их в порядок – почистить, вытереть пыль, но разбила. Я так думаю, Дашенька, что они стояли себе в кладовке бесхозно. Может быть, были заведены, как будильник, и в определенный час будили тебя музыкой.
– А не могла их Роза заводить?
– Ну что ты, деточка! – засмеялась Любовь Федоровна. – Зачем ей это? Часы и сами могли пойти от какого-то удара, например, опрокинулись на пол.
– Похоже на правду, – вздохнула я. – Когда я будила Антонио, они уже отыгрывали свой музыкальный сет.
– Ну вот! – обрадовалась женщина. – А ты – «проклятый дом, проклятый дом». Ваш дом – замечательный! Уютный, большой, интересный! Кто тебе подобную глупость сказал?
– Так… – потупилась я. – Ходила гулять в поселок, разговорилась в кафе с одним мальчиком…
– Даша, ты опять ходиль в пуэбло? – недовольно спросил вошедший в комнату Антонио. За ним следом молчаливой тенью скользнула Роза, поставила чашку с чаем на трюмо и удалилась.
– Мы же говориль вчера, что я волнуюсь!
– Но я не могу только сидеть дома, Антонио! Я и так несколько дней провела в комнате, когда болела! Ты работаешь, а мне что остается делать?! Тем более что мне нужна практика в языке. Я хочу разговаривать с людьми!
– Но люди говорят много вещи, глюпые вещи! Ты все слушаешь, Даша, и нервни-ча-ишь, да? Я волнуюсь за тебя. Ты болель, плохо спаль раньше. Много нервиоз. Это плохо. Ты долзен отдыхать, спать, кушать, не слушать плохие новости, да? То, что говорят люди, как попугаи. Это плохо, кариньо.
31 
