– И чем же я удостоилась такой чести – быть выделенной из этого множества знакомых девушек? – с иронией поинтересовалась я.
Кирилл прекратил копаться в тумбочке, повернулся ко мне и серьезно, без улыбки, ответил:
– В тебе есть какая-то особенная тайна, Саша. Ты пытаешься ее скрыть, но твои глаза выдают ее наличие. Даже когда ты улыбаешься, шутишь или смеешься, в них остается грусть. Лишь однажды я не увидел в твоем взгляде печали. Это было, когда ты пришла ко мне во второй или третий раз. Ты сидела рядом и, думая, что я сплю, смотрела на меня. Возможно, в тот момент ты думала о чем-то и видела не меня, а кого-то другого. Да, скорей всего, так и было, ты сама сейчас сказала, что я кого-то тебе напоминаю. Пусть так. Но я не могу забыть тот твой взгляд, потому что та любовь и нежность, которые переполняли его, никого не оставили бы равнодушным. И я тогда подумал, что отдал бы все за то, чтобы ты смотрела так на меня. Увидев, что я не сплю, ты поспешно отвела взгляд, будто сбегая. Но я успел заметить в нем боль, сменившую любовь и нежность, и, когда ты вновь посмотрела на меня, в твоих глазах уже была привычная грусть.
Я не знала, что сказать ему, растерявшись от его признаний. Но Кирилл, похоже, и не ждал ответа.
– Мне не хотелось, чтобы мы перестали общаться после выписки, – тихо произнес он и вновь отвернулся к тумбочке.
И в этот момент я впервые заметила на его правой руке рубец как будто от ожога.
– Откуда это у тебя? – быстро спросила я.
– Что? – оглянулся он на меня.
– Шрам откуда? – взволнованно повторила я, указывая на его руку.
Если он скажет, что это след от ожога маслом...
– А, это, – безразлично протянул Кирилл. – В детстве заработал. Ставили с сестрой первые кулинарные опыты, хотели картошки пожарить к маминому приходу. Сестра случайно задела сковороду с кипящим маслом и...
– Так не бывает!
– Что?
– Не бывает... – повторила я не ему, а себе.
– Саш, ты чего? – удивленно спросил Кирилл, поднимаясь на ноги. – Тебе нехорошо? Ты как будто побледнела...
– Да. Немного нехорошо, но ты не волнуйся, – ухватилась я за удобный предлог.
– Хочешь, я медсестре скажу...
– Нет, нет, просто выйду на воздух. Не переживай, ничего страшного. Душно... Я к тебе еще приду, – машинально пообещала я, не уверенная в том, увидимся ли мы снова.
Я выскочила на улицу и, только выбежав за больничную ограду, остановилась, чтобы перевести дух. Холодный ветер остудил мои разгоряченные щеки и привел в порядок рассыпанные, будто колода карт, мысли. Оглянувшись по сторонам, словно удостоверяясь в том, что за мной никто не наблюдает, я решительно подошла к табачному киоску и, бросив короткий взгляд на витрину, мгновенно определилась с выбором.
– Пачку вон тех с ментолом. И зажигалку, конечно.
Не курила я со студенческих времен. Да и тогда скорее не курила, так, иногда баловалась, если удавалось стрельнуть у кого-нибудь сигаретку.
Пламя гасло на ветру, и у меня замерзли пальцы от долгих безуспешных попыток высечь огонь, но я, стоя посреди тротуара и мешая прохожим, упрямо мучила пластиковую зажигалку.
«Сашка, не майся дурью», – сказал как-то Тим, застав меня с сигаретой. Кажется, то был последний раз, когда я курила.
Мне удалось высечь пламя, я прикурила и вдохнула ментоловый дым. В горле и носу от непривычки зацарапало, но я не закашлялась и осторожно сделала вторую затяжку. Вот так, наверное, и начинают курить – купив в растрепанных чувствах первую в жизни пачку.
* * *
...Я знала, что рано или поздно наши с Тимом дороги, скрестившиеся лишь в ненадежной точке «институт – общежитие», разойдутся. Но если раньше как-то об этом не задумывалась, а если и задумывалась, то тут же гнала подобные мысли, то сейчас, когда времени до его выпускного оставалось все меньше, не могла думать ни о чем другом.
Я ходила мрачней тучи, была рассеянной и чуть не провалила первый экзамен, но даже не расстроилась. Мое отчаяние немного сглаживало ожидание последнего подарка: в фойе института вот уже месяц весело объявление, что Тим и ребята из его группы собираются после выпускных экзаменов дать прощальный концерт.
За день до концерта и произошло то, что послужило началом наших отношений.
Моя соседка Марина, равнодушная к Тиму и его творчеству, сдала экзамены раньше меня и уехала. Я слонялась по своей комнатушке, напоминающей клетку, без дела: вещи были собраны, экзамены – сданы, книга не читалась, музыка в плеере оказалась, как назло, грустная. И впервые за эту неделю одинокого житья в комнате я жалела об отъезде моей соседки, мне очень не хватало ее общества.