44 
Я брела по коридору, приоткрывая тихонько двери и осторожно заглядывая в палаты. Мне казалось, что сердце поможет найти нужную.
– Больная, что вы тут ищете?! – раздалось за спиной сердитое шипение.
И я, испуганно оглянувшись, увидела дежурную медсестру, которую пациенты недолюбливали за скверный характер и отсутствие такта. «Молодая, а уже такая стерва», – недовольно качала головой моя соседка по палате. «И инъекции делает так, что место укола еще неделю болит», – вторила ей другая. «Ошиблась профессией», – вздыхала третья. Я же просто отмалчивалась.
– Больная, я вас спрашиваю, что вы тут делаете? И кто вам разрешил вставать?!
– Я... Я Тима ищу, – растерялась я.
– Какого еще Тима? А ну-ка марш в палату, в кровать!
– Пожалуйста, – взмолилась я, складывая руки перед грудью. – Мне обязательно надо его найти. Он где-то здесь... Это мой жених, мы с ним вместе в машине были. Тим. Тимофей Лазарин. Пожалуйста, скажите, в какой он палате, я только увижу его и тут же вернусь к себе.
Медсестра странно на меня вытаращилась и после недолгой паузы с излишней строгостью приказала:
– В палату! Девушка, вы что, не слышали?
– Это вы не слышали! – закричала я, заводясь.
– Я сейчас позову дежурного врача...
– Зовите! Зовите!
Ослепленная желанием во что бы то ни стало увидеть Тима, я не заботилась о том, что своим криком могу разбудить других больных. Мне казалось, что медсестра упрямится из вредности и что, если я настою на своем, она сдастся и отведет меня к Тиму. Мне всего лишь надо было, чтобы мне показали нужную дверь. Но она, схватив меня за руку, попыталась увести в сторону моей палаты.
– Пустите! Пустите! – кричала я, захлебываясь в нарастающей истерике.
Неясное предчувствие расползалось в моем сердце, как чернильное пятно по промокашке, стремительно и неизбежно. И эпизоды недавнего прошлого, до этого разрозненные, будто сваленные в кучу пазлы, стали складываться в единственно правильную картину. Наигранно-бодрый Юлькин тон, так не вязавшийся с ее влажными от еле сдерживаемых слез глазами. Туманные ответы моей мамы. И истинный смысл снов с Тимом.
– Больная, вы с ума сошли! Тише! Немедленно замолчите! – тоже перешла на крик медсестра.
Двери ближайшей палаты приоткрылись, и в узком проеме показались чьи-то заспанные лица.
– Я хочу его видеть! Отведите меня к нему! Я хочу его видеть, пожа... пожалуйста, – заикаясь от слез, умоляла я.
– Его здесь нет, – жестко сказала медсестра.
И я, наткнувшись на ее слова, как на неожиданное препятствие, изумленно замолчала.
– Почему? – спросила я тихо.
Последний пазл встал на свое место. И я все поняла.
– ...Юль, почему ты мне не сказала? – прошептала я позже, очнувшись от глубокого сна, сидящей рядом со мной сестре Тима. – Почему не сказала, что его уже нет?
Она не ответила, только обняла меня и расплакалась.
– Когда, Юль?.. Когда?
– По дороге в больницу, в «Скорой».
* * *
Не знаю, сколько я просидела на краю ванны, сжимая в кулаке часы и глотая беззвучные слезы. Мне казалось, что вечность, но на самом деле – совсем недолго, если судить по быстро наполнившейся водой ванне. Я завернула оба крана и медленно, словно во сне, сбросила на пол куртку и дорогое платье с расплывшимися до безобразных темных пятен водными брызгами на подоле и ступила в горячую воду.
После ванны я немного успокоилась. Но упорно не хотела принимать простую версию Лейлы о том, что «доброжелатель» просто хочет заставить меня понервничать. Я считала, что он желает что-то мне сказать.
Вернувшись в комнату, достала из конверта все подброшенные мне записки и выложила их в хронологическом порядке. Недоставало лишь самой первой, но я ее и так помнила – «Забыла уже?». Вторая записка – слово «Вспомни» и фотография с последнего студенческого концерта Тима. Журнальная вырезка с рекламой снотворного. Календарь четырехлетней давности с рекламой зубной пасты. Последняя записка с фразой «Юлька тебя обманула» и, наконец, сегодняшняя находка – разбитые часы Тима.
Я глядела на этот ряд, пытаясь выловить расплывающиеся ассоциации и понять, что же хотел сказать анонимный «автор». С записками «Забыла» и «Вспомни» практически все ясно – намек либо на то, чтобы я вспомнила о Тиме, либо, что хуже и сложней, на тот период в три месяца, который выпал из моей памяти.
44 
