Этан повалил ее на траву, перекатился и оказался на ней. Крепкий засов, на который он запирал свои желания, сорвался, выпустив из клетки безрассудную, первобытную похоть. Он терзал ее губы, не думая о том, что может причинить ей боль.
Охваченная так долго сдерживаемой и, как ей казалось, глубоко похороненной страстью, Грейс изогнулась и прижалась к нему всем телом, содрогаясь от вспыхнувшего, до этого момента неведомого ей наслаждения. Оно вспыхнуло в ней пульсирующим жаром, придушенными стонами, восторженным трепетом.
Это был не тот Этан, которого она знала, о котором мечтала. В нем не было нежности, но это не пугало ее, и она стремилась ему навстречу, потрясенная новыми ощущениями.
Она обхватила его ногами, словно привязывая к себе, ее пальцы утонули в его волосах, вцепились в них. Осознание его превосходящей силы лишь усиливало ее наслаждение.
Ему уже было мало вкуса ее губ, ее шеи, и он торопливо расстегнул на ней блузку, коснулся ее крепких маленьких грудей, нежных, как шелк, под его мозолистой ладонью, почувствовал быстрое биение ее сердца.
Грейс застонала, потрясенная бушующей в нем бурей, ее тело с готовностью отозвалось на его страсть, и она выдохнула его имя.
Ее срывающийся голос, ее прерывающееся дыхание подействовали на него как ледяной душ, безжалостный и отрезвляющий.
Этан оторвался от нее и перекатился на траву, пытаясь восстановить дыхание, вернуть себе рассудок.., вспомнить о порядочности.
Господи! Как он мог! Ее ребенок спит в этом доме, совсем рядом. Еще немного, совсем чуть-чуть, и он поступил бы хуже, чем тот негодяй в баре. Он едва не предал ее доверие, едва не воспользовался ее беззащитностью.
Дикий зверь, таившийся в нем, вырвался на свободу. Этан прекрасно знал себя и именно поэтому поклялся никогда не касаться ее. И нарушил клятву. Дай бог, он не успел погубить их дружбу.
– Прости меня. – «Жалкие; слова», – подумал он, но не нашел других. –" Господи, прости меня, Грейс, мне так жаль.
Ее кровь еще не остыла и обжигающим потоком неслась по жилам, готовая опалить тело. Она повернулась, протянула руку, коснулась его лица.
– Этан…
– Мне нет оправданий. – Он резко сел, чтобы она не могла дотянуться до него, не продолжала бы искушать его. – Я сорвался, потерял рассудок… Сорвался.
Она оцепенела, распростертая на траве, казавшейся теперь слишком холодной, уставившись на луну, сиявшую теперь слишком ярко, и тупо повторила:
– Сорвался. Просто потерял рассудок.
– Я обезумел, но это меня не извиняет. Я обидел тебя.
– Ты меня не обидел. – Грейс еще чувствовала его руки на своем теле, их жадное прикосновение. Но ей не было больно. Ни тогда, ни теперь.
Этану показалось, что он уже может владеть собой.., может посмотреть на нее, коснуться ее. Он не переживет, если оставит в ней страх.
– Я не хотел причинить тебе боль, обидеть тебя. – Ласково, как любящий отец, он оправил ее блузку, пригладил ее спутанные волосы. Грейс не отпрянула, не съежилась. – Я хочу для тебя самого лучшего.
Она не вздрогнула от его прикосновения, но его слова хлестнули ее, как пощечина, и Грейс резко отбросила его руку.
– Не смей обращаться со мной как с ребенком. Всего минуту назад ты легко обращался со мной как с женщиной.
– И я был не прав.
– Тогда мы оба были не правы. – Грейс села, одернула юбку. – Этан, ты не один участвовал в этом. Мы оба этого хотели, и ты это знаешь. Я не попыталась остановить тебя, потому что не хотела, чтобы ты остановился. Это ты отказался от меня.
Он пришел в замешательство, занервничал.
– Боже мой, Грейс, мы катались, как безумные, по твоему двору.
– Не это тебя остановило.
С тихим вздохом она подтянула колени, обвила их руками. От ее жеста, такого невинного, так резко контрастирующего с короткой юбчонкой и сетчатыми чулками, желание вспыхнуло в нем снова, жаркими скользкими узлами скручивая все внутренности.
– Ты бы все равно остановился, где бы это ни случилось. Может, потому, что ты вспомнил бы, что это я, но сейчас мне гораздо больнее думать, что ты меня не хочешь. И если ты действительно меня не хочешь, тебе придется сказать это прямо, чтобы мы вернулись к нашим прежним отношениям.
– Между нами ничего не изменилось.
– Этан, это не ответ. Мне не хотелось бы давить на тебя, но думаю, что заслуживаю честного ответа. – Как унизительно просить, но после этой вспышки страсти, потрясшей ее, она должна была знать. – Если ты не думаешь обо мне как о женщине, если тобой двигали лишь ярость и желание преподать мне урок, тогда так и скажи.