очень нудно 
177 
Императорский город показался вместе со встающим солнцем.
Сначала далеко, на краю перламутрового моря, возникли посеребренные туманом очертания круглых куполов и бледных стрел минаретов.
Море, подмывавшее азиатские холмы с пышной зеленью и белыми деревнями, было усыпано судами, словно возникшими из восточной сказки: коричневые галеры, увлекаемые крепкими руками гребцов в ярких костюмах, пестрые, как наряды одалисок, тартаны, красные и черные шебеки, скользившие как акулы, древние фелюги, напоминавшие гигантских насекомых, чектирмы с остроконечными парусами, вонзавшимися в небо, — все это стремилось к сверкающему на солнце миражу.
По мере того как он приближался, город показывался полностью, окруженный высокими желтыми стенами, тянущимися от замка Семи Башен во всю длину Семи Холмов и Семи Мечетей, похожими на арки гигантского моста, вплоть до черных кипарисов сераля, с красными крышами, просвечивающими соборами, садами и античными строениями, которые, казалось, удерживали на своих могучих плечах как раз до момента падения в море голубые купола, громоздившиеся между шестью минаретами мечети Ахмеда и мощными контрфорсами Айя-Софии.
Длинная зубчатая линия молча показалась, когда обогнули остров Принцев и гигантская, отливающая цветами радуги жемчужина показала свои точные очертания.
Фрегат, словно для реверанса слегка наклоняясь под тяжестью наполненных утренним бризом парусов, миновал мыс Сераля и вошел в Золотой Рог.
На этом морском перекрестке, где кипение старой Европы встречалось с тишиной Азии, величие триединого города стало подавляющим. Сюда входили, как в пещеру Али-Бабы, не зная больше, чем восхищаться и на что смотреть глазами, ослепленными блеском и светом. Но пылкая жизнь в этом горниле, где сплавились целые цивилизации, сейчас же хватала вас за горло и похищала.
Держась за поручни полуюта, рядом с пресыщенным и смотрящим без удивления сэром Джемсом, Марианна пожирала глазами открывшийся перед ней громадный порт, чья синева простерлась между двумя мирами.
Слева, у набережных Стамбула, сгрудились османские суда, пестрые и живописные, прямо у лестниц Галаты выстроились корабли Запада: черные суда генуэзцев, англичан, голландцев, чьи цветные флаги на голых мачтах напоминали плоды, забытые нерадивым садовником.
На берегу толпился люд, прямо или косвенно связанный с морем: матросы, чиновники, рассыльные, писцы, агенты купцов или посольств, носильщики, грузчики, торговцы и трактирщики, среди которых двигались воинственные фигуры янычар в высоких фесках и портовых полицейских.
Буксируемый баркасами с яростно гребущими гребцами, фрегат величественно прибыл на место якорной стоянки, когда от берега отчалила шлюпка с английскими моряками в кожаных шляпах и направилась к нему. На корме ее стоял со скрещенными на груди руками очень высокий, худощавый блондин, крайне элегантный, в развевающемся просторном светлом плаще.
При виде его сэр Джеме от изумления поперхнулся.
— По… позвольте… но ведь это же посол!
Вырванная из мечтательного созерцания, Марианна вздрогнула.
— Что вы сказали?
— Что у наших двух молодчиков оказалась более длинная рука, чем я мог предположить, мое дорогое дитя, потому что это лорд Стратфорд Кэннинг собственной персоной направляется к нам!
— Это значит… что он сам явился арестовать беднягу грека за то, что он позволил себе немного потрясти поганого архитектора?
— Невероятно… но похоже, что так! Мистер Спенсер, — обратился он к своему помощнику, — загляните в трюм, там ли еще пленник? Если да, то бросьте его в воду, но заставьте исчезнуть!
Иначе я больше не отвечаю за него. Надеюсь, что цепи соответственно подготовлены?
— Будьте спокойны, милорд, — улыбнулся молодой человек. — Я лично проследил за этим.
— Тогда, — заключил моряк, незаметно вытирая лоб под треуголкой, — остается только принять получше его превосходительство. Нет, не уходите, дорогая, — добавил он, удерживая Марианну, которая уже собралась на попятную, — будет лучше, если вы побудете со мной. Возможно, вы понадобитесь мне, и, кроме того, он же видел вас!
Действительно, взгляд посла был устремлен к стоявшей на полуюте группе, и Марианна в своем ярком наряде, безусловно, выделялась среди других.
Смирившись, она смотрела на приближающегося дипломата, удивляясь его молодости. Высокий рост и подтянутость не добавляли лет его, бесспорно, юношескому лицу. Сколько же могло быть лорду Кэннингу? Двадцать четыре, двадцать пять? В любом случае не больше! А какой он красивый!.. Черты его лица вполне подошли бы греческой статуе. Только рот, тонкий и поджатый, да немного выступавший вперед подбородок принадлежали Западу. В глубоко сидевших глазах под протокольной холодностью дипломата проглядывала мечтательная душа поэта.
177 
