66 
Утром 11 мая 1796 года жизнь, как никогда, улыбалась Лезюрку. Погода была великолепная, и лотки цветочниц на Новом мосту, где он имел обыкновение прогуливаться, расцветали всеми красками весны. Здесь же гомонили разносчики, придававшие праздношатающейся по знаменитому мосту толпе живости и веселья. Синее небо отражалось в водах Сены, и казалось, будто реку только что выкрасили ярко-голубой краской.
Действительно, более удачной погоды для прогулки выбрать было просто невозможно, и Лезюрк, гордый своей новой фрачной парой орехового цвета, которую вчера принес ему портной, не спешил вернуться к себе на улицу Монторгей. Все было прекрасно, и единственное, чего не хватало Лезюрку, – это приятеля, с которым можно было бы поболтать, прогуливаясь среди многочисленных лотков торговцев, лодочников и просто зевак. Когда ты счастлив и светит солнышко, так и хочется поделиться своим счастьем со всеми на свете!
И вожделенный приятель появился – из-за спины торговки вафлями неожиданно вынырнул некий Гено, подрядчик, занимавшийся армейскими перевозками. Родом он, как и Лезюрк, был из Дуэ, но приятели долго не виделись, поскольку Гено в силу своих занятий никогда не засиживался на одном месте.
Мужчины от души обнялись и расцеловались.
– Так, значит, ты в Париже? – воскликнул Лезюрк. – А я думал, ты еще в Шато-Тьери.
– Я только что приехал! – воскликнул Гено. – Меня вызвали во Дворец правосудия. Ты, наверное, знаешь, что один из убийц, проходящих по делу о лионской почте, был задержан именно в Шато-Тьери – в том самом пансионе, где остановился и я. Так вот, в момент ареста полиция изъяла все найденные в доме бумаги, в том числе и мои. Естественно, я потребовал их вернуть! И теперь меня вызвали во Дворец правосудия – видимо, чтобы вернуть мне мои бумаги. Я как раз туда направляюсь и поэтому, к моему великому сожалению, вынужден тебя покинуть, иначе я рискую опоздать.
– Ну нет, я не согласен! Ты же знаешь, у меня масса времени, и если ты не возражаешь, я пойду с тобой. Мы поболтаем по дороге.
И мужчины направились к Дворцу правосудия, чьи средневековые башенки щедро золотило утреннее солнце. Они и не подозревали, что их уже ведет рука судьбы.
Дело о лионской почте обсуждалось в Париже на всех углах. Несколькими неделями раньше, 27 апреля, или, как тогда говорили, 8 флореаля, почтовая карета из Лиона загружалась во дворе «Пла д'Этен» на улице Сен-Мартен, где были расположены конторы почтовых перевозок. Груз был очень ответственный: в лионскую почтовую карету загрузили не только мешки с письмами, но и семь миллионов ассигнациями. Это было жалованье для солдат Итальянской армии, которой командовал некий Бонапарт, почему-то постоянно одерживавший самые неожиданные победы.
Почтовую карету, представлявшую собой длинный ивовый возок, запряженный тремя могучими першеронами, сопровождали кучер Эскофон и форейтор Одебер. Мест для пассажиров в возке не было, кроме одного – на облучке, рядом с кучером. Обычно за приличное вознаграждение оба сопровождающих позволяли себя уговорить и брали одного пассажира, не боявшегося непогоды.
На этот раз пассажиром стал Пьер Лаборд, виноторговец из Тур-де-Пен, который попросил довезти его до самого Лиона. Паспорт у Лаборда был в порядке, за место он заплатил, и никто, глядя на него, не заметил ничего необычного. Напротив, необычным работники почты сочли тот факт, что карету, доверху набитую деньгами, отправляют по дороге, кишащей разбойниками, без всякого эскорта.
– Такие деньги – и всего два человека! Ну три, вместе с пассажиром… Маловато для подобного груза, – говорили они. – Директория могла бы послать вместе с вами хотя бы взвод жандармов.
– У жандармов и без нас есть чем заняться, – отшучивался Эскофон. – Мы с Одебером лучше всяких жандармов защитим нашу повозку от разбойников. Дорогу мы хорошо знаем, спешить не будем и к черту в пасть не полезем.
Засим тяжелая повозка тронулась с места, под звон бубенцов выехала со двора «Пла д'Этен» и по бульварам покатила в Шарантон. Там, сменив лошадей, кучер взял направление на Мелён, оттуда было уже сравнительно недалеко до Лиона. Но мелёнский почтмейстер напрасно ждал прибытия лионской почты…
Однажды утром примерно в лье от Мелёна, на перекрестке, перепуганные крестьяне обнаружили тело Одебера – иссеченное сабельными ударами, оно валялось в канаве. Немного подальше с перерезанным горлом лежал Эскофон. Две выпряженные из кареты лошади были заботливо привязаны к дереву – их ржание и привлекло крестьян к месту трагедии. Почтовый возок, стоявший немного поодаль, был пуст, рядом с ним валялись почтовые мешки, содержимое которых – письма и мелкие пакеты – было рассыпано по полю. Виноторговец по имени Пьер Лаборд исчез.
66 
