Жанна-Эме помчалась в тюрьму, захватив с собой, как ей посоветовали, немного белья, одежды и денег. Как ни странно, свидание тотчас разрешили, и, упав на грудь к мужу, она разрыдалась.
– Жозеф! Ведь это невозможно! Скажи мне, что это неправда!
– Ну как же это может быть правдой, Эме? Ты прекрасно знаешь, что в этот день я не покидал Парижа. Я обедал у приятелей, и они могут это подтвердить. Не волнуйся: это ошибка, и она скоро разъяснится.
– А эти женщины, которые тебя обвинили?
– Именно они и ошибаются – очевидно, я стал жертвой случайного сходства. Не переживай. Верь мне и ничего не бойся. Я скоро вернусь домой.
Лезюрк и в самом деле в этом не сомневался: у него было неопровержимое алиби и множество свидетелей. К несчастью, судья отнесся к нему предвзято: он почему-то свято уверовал в показания служанок. По мнению Добетона, свидетельства друзей Лезюрка могли быть только ложными, и он не желал тратить время на их заслушивание до начала процесса. Впрочем, ждать пришлось недолго: в те времена суд был скорый и не слишком отличался от суда во времена Террора.
Процесс начался 2 августа. Лезюрк ждал его с нетерпением, уверенный, что на суде ему дадут слово, выслушают и, наконец, позволят объяснить присяжным и зрителям, что произошло.
В зале стояла страшная жара. Взволнованная толпа никак не могла угомониться, а когда ввели пятерых обвиняемых, по рядам зрителей пробежал ропот. Обвиняемыми были Лезюрк, Гено, Куриоль, Ришар и Бернар, барышник.
Когда Лезюрку дали слово, он встал и громко заявил о своей невиновности, заверив суд, что ночь, когда произошло ограбление, провел у себя дома, на улице Монторгей. Однако присяжные слушали его вполуха: всем не терпелось выслушать основных свидетелей – двух служанок, кабатчика, крестьянина из Мелёна и конюхов. Все эти люди, без исключения, опознали Лезюрка! Как ни странно, каждый из них обратил особое внимание на его волосы.
– Но у меня же есть не только волосы! У меня еще есть лицо! – стенал несчастный. – Посмотрите повнимательнее, разве вы его узнаете?
– Черт возьми! – вскричала, распалившись, Сотон. – Да это точно он, я его видела!
Переубедить ее было невозможно.
– Все они ошибаются! – в отчаянии воскликнул Лезюрк, обратившись к присяжным. – Клянусь, они принимают меня за другого. Я стал жертвой роковой ошибки!
Он чуть не расплакался, но сумел взять себя в руки: долгие дни, проведенные в тюрьме, научили его мужеству. Он не переставал надеяться, что, когда выслушают его свидетелей, все прояснится.
Первым свидетелем был друг Лезюрка, ювелир Легран, державший лавочку в Пале-Рояле. Лезюрк любил забежать к нему в лавку и, устроившись в уголке, поболтать с клиентами. 8 флореаля он, как обычно, зашел к Леграну, но на этот раз не просто посидел у него, а сделал покупку: приобрел серебряное колечко для жены. Покупку эту Легран, как всегда, занес в свой реестр.
– Я принес реестр с собой, гражданин судья! Вы можете сами убедиться, что вот тут стоит дата: 8 флореаля IV года.
Председатель суда взглянул на толстый реестр в черной обложке и внезапно покраснел от гнева.
– Свидетель Легран! – воскликнул он. – Вы солгали! Дата 8 флореаля вписана позже, это очевидно! Вы лжесвидетель!
И несчастного ювелира тотчас арестовали.
Коварной судьбе было угодно, чтобы дата 8 флореаля действительно была вписана позже, однако причиною тому было отнюдь не желание ввести в заблуждение правосудие, а простая забывчивость. Увы! Судьи усмотрели в этом злой умысел.
После этого свидетели, сменяя друг друга, могли говорить все, что угодно: например, что они в этот день обедали с Лезюрком или видели, что в этот день Лезюрк был у Леграна и на их глазах купил серебряное колечко… их больше никто не слушал. В глазах суда все они были лжесвидетелями.
Приговор не заставил себя ожидать: Лезюрк, Куриоль и Бернар были осуждены на смерть, Ришара приговорили к двадцати годам каторги. И только Гено был оправдан – неизвестно почему. Когда приговор огласили, раздался голос Куриоля: услышав страшное решение суда, он понял, что терять ему больше нечего.
– Лезюрк и Бернар невиновны! – воскликнул он. – Бернар только дал нам лошадей. Что же касается Лезюрка, то он вообще не участвовал в деле!
Его голос потонул в невообразимом шуме. Однако на следующий день, в тюрьме, он повторил свое заявление и потребовал, чтобы его выслушал судья. На этот раз Куриоль рассказал все, что знал: